Еще раз к вопросу о жанре «Правил». И другое.

1. Жанровая определенность (в данном случае – неопределенность) правил – это отнюдь не пустяк. Смешение жанров допустимо, может быть, в области художественного творчества, но никак не в науке. Расписание поездов и описание прелестей путешествия по маршруту из Москвы во Владивосток - вещи разные; кому-то нужно одно, кому-то – другое. А ежели кому нужно и то, и другое, то он и приобретет то и другое. но не «в одном флаконе».

2. По поводу неопределенности границ между графикой и орфографией – да, конечно, они связаны друг с другом, как и всё вообще в мире связано и взаимосвязано, и отношения между ними не простые, и границу поискать – надо постараться; но задача ученых в том и состоит, чтобы распутывать эти клубки связей и искать адекватные названия разным объектам. Кстати, есть немало работ, посвященных именно этой проблеме, и людей, умеющих отличать графику от орфографии.

3.    Адресованность правил «всем» и установка на «весь» русский язык, включая «не только сферу литературного русского языка но и просторечие, и жаргоны, и специальную лексику, и терминологию, и еще только осваиваемые иноязычные заимствования и новые русские слова» абсолютно невыполнима и потому несостоятельна. «Всех» в свете задач, стоящих перед содержанием Справочника, объединяет только одно: желание правильно писать общерусские слова литературного языка и ставить знаки препинания, и именно этот запрос должен удовлетворить Справочник. А в написании профессиональных, жаргонных и просторечных слов произвол и хаос неизбежен. Для написания жаргонных, просторечных и диалектных слов «нормативна» (правильнее сказать – нормальна) «антинорма», т.е. вариативность, границы которой устанавливаются стихийно, и пусть они пишут своё «на фиг» хоть шестью способами. Устанавливать норму правописания ненормативной лексики – странная задача. Что же касается «профессионалов», то это они будут диктовать написания «их» слов, а нам останется только смиренно пополнять свои списки исключений (как, например, розыскной). В самом деле, какие проблемы можно решить, поместив в Справочник десяток-другой слов (а их вообще, наверное, десятки, если не сотни тысяч), каждое из которых известно разве что миллионной доле русскоговорящих людей?! Да у них свои справочники есть, и пусть бы они осознали, что для их составления им  нужны консультации лингвистов, и мы уж - тут как тут.

4. Присоединяюсь к мнению тех, кто считает списки примеров неоправданно перегруженными и к тому же еще «засоренными» неупотребительными, а иногда даже, кажется, и вообще несуществующими словами. В качестве примеров часто приводятся слова узко-профессиональные, просторечные, окказиональные, которые, наверное, и попали в какой-то словарь (а из этого словаря – в другой и третий, как это обычно бывает), но не стали употребительными, а иногда даже – узнаваемыми. Например:

5. Я считаю, что авторам Справочника следовало бы принять за основу такой тезис: Справочник – это не комментарий к тому, что кто-то где-то когда-то написал (пусть даже и Л.Толстой, у которого встречается ихний и еще много такого, что отвергается современной нормой, хотя и допустимо в литературе), а «руководство к действию» для того, кто пишет сегодня. Комментарий – это прекрасно, но – для другого «флакона». Все-таки жанр справочника требует больше ориентироваться на узус. Иначе – ни то ни  сё.»

В раздел к параграфу 18 по поводу слова чопорноватый я бы добавила; «чопорноватый помимо своей узуальности, стремящейся к нулю, еще и посягает на правило правописания о-е после шипящих: если морфема может быть безударной, то после шипящего пишется е (т.е. должно быть чепорный)».

В § 18 непонятно, зачем еще производные от кружок и т.п.; для иллюстрации суффикса -онк(а) и –онк(и) хватило бы и трех слов, тем более, что стишонки вообще малоправдоподобно. Ну, может, и встретился где-то такой окказионализм, наподобие котенки, ребенки… мне личто встречалось, и то крайне редко, только грамматически правильное стишата. А еще – мертворожденные (а не устарелые) формы простру, прострется (§ 36).Откуда они, из какого мира?! Неужто так часто употребляются, что есть запрос об их правописании?!

Рекомендациям относительно написания должон и нужон, я полагаю, долго придется ждать того, кто ради их правильного написания пойдет в библиотеку или купит академический словарь .  

Без хрущобы и чищобы тоже можно бы обойтись; первое уходит в историзмы, а второе – то ли диалектное, то ли профессиональное, Скорее всего – профессионально-деревенское; но ведь литературный язык – это всё-таки городской (и всё более городской!) язык, и именно на это надо делать ставку, а «угодить всем» всё равно невозможно.

Насчет жолкнуть, шоркать и шорох у меня есть сомнение в том, что ими стоит иллюстрировать правило: напрашивается сопоставление с желтеть и шероховатый. Жолкнуть можно бы и не упоминать, поскольку оно не сильно узуально, а шоркать и шорох я бы скорее отнесла к исключениям.  

Далее: для кого актуальны грушовник, гужовка, пуншовка, клещовка, драчовка, ужовник, торшонировать, чокеровка, шорошок, чопорноватый, тундреный и тундряный? Глагольные формы травенеть, торфенеть, коченить, окостенить, остервенить, оцепенить(§ 63) могли бы занять пустующие клетки в матрице возможностей, но в узусе их точно нет (можно проверить по НКРЯ). А как понимать себедовлеющий? Авторы справочника, кажется, совсем не учитывают узуальности слова; иногда даже кажется, что их просто специально «тянет» на раритеты. Я склоняюсь к тому, чтобы просто изъять все слова с пометами, указывающими на ограниченный характер их употребления (типа «устаревшее» и проч.). Сомнительна и уместность почти всех последующих примеров этого параграфа. А примерам типа бабы-Дусин и дяди-Васин здесь не место, поскольку сомнения могут быть в написании дефиса, но никак не гласных ы и и (а это другой параграф).

В § 19 – непонятно, зачем нужно приводить целые словообразовательные гнезда? Что это дает?

В § 37 (с.50) – вряд ли правильно и уж во всяком случае абсолютно непродуктивно упоминание о «побочном ударении».

В § 41, кажется, проще сказать о двух вариантах приставки, чем предлагать «проверку». То же – относительно суффикса –ев- (§ 46), который предлагается проверять через –ов- вместо того, чтобы просто сказать, что это один суффикс, который по-разному пишется поле твердых и после мягких согласных …что, впрочем, и так очевидно.

Культ «проверки» в его отдаленных последствиях вреден точно так же, как и всякий другой культ, и в конце концов сам себя компрометирует и вредит своей же идее. Использование фонологических проверок действенно только тогда, когда они представляются самым простым способом установления правильного написания. Во многих случаях это далеко не очевидно, а заниматься культурным просветительством – это задача благородная, но для другой работы. Не надо «в одном флаконе».

Зачем «грузить» ищущего всего-навсего справки понятиями качественного и относительного прилагательного, связывая это с краткими формами? Без этого вполне можно и нужно обойтись.

В § 42 вряд ли корректно говорить «буква ( ) является суффиксом».

О суффиксе –ее с одними и теми же примерами говорится в § 42 (с.56) и в § 43 (с. 57). Оказывается, в одном параграфе говорится о первом гласном, а в другом – о втором. Комментарии, кажется, излишни.

§ 46: в заимствованном слове юродивый нет суффикса –ив-, поскольку в русском языке никогда не было слова юрод («устаревшее» - неправильно).

§ 48: что лампочка произведено от лампа и т.д. вряд ли у кого вызывает сомнение.

§ 57 и другие: зачем приводить слова, в написании которых отсутствуют варианты? Напр. жниво, чтиво (речь идет об и).

А в § 67 «проверка» окончания тв. падежа не только бессмысленна, но и неправильна, поскольку –ами и –ми – это не одна морфема, а разные алломорфы окончания тв.п. мн.ч. И это не единичный пример подтасовки (прошу прощенья) во имя великой, глобальной идеи проверки. Неужели всерьез можно думать, что искать оную проверку в этом случае легче, чем узнать в 1-м (или во 2-м ?) классе и запомнить на всю жизнь, что в тв.п.мн.ч. пишется окончание –ами?! Или искать слово злость вместо того, чтобы узнать, что есть суффикс –ость? Это последнее имеет смысл только для упражнений в фонемном транскрибировании, чтобы в слове жалость, например, студенты писали фонему <о>, а не Бог знает какую гиперфонему (а они без подсказки преподавателя делают так в ста процентах случаев).

Ссылка авторов (ответ Н.В.Николенковой) на то, что был использован ряд авторитетных словарей, не убеждает, поскольку словари у нас – авторские, а значит, не избавленные от субъективности, которая проявляется, в частности, в том, что в силу личных пристрастий в них часто попадают слова не только литературного языка, но и  языка литературы, а это, как известно, не одно и то же. Там вседозволенность царит не только в лексике, но и без знаков препинания можно писать целыми страницами, и без межсловных интервалов тоже.

На самом же деле сейчас мы имеем мощный инструмент для проверки не только употребительности (узуальности) слова, но и сферы, и динамики его употребления во времени – это Национальный корпус русского языка. Непонятно, как можно было не воспользоваться его огромной базой данных. Это позволило бы объективно оценить узуальность (и следовательно, нужность) слова и «отфильтровать» немало лексических монстров.

Мне искренне жаль, что огромный труд специалистов высочайшей квалификации вылился в такую неудачную форму.

С.Пожарицкая