Направления, течения >> Эстетические концепции 1920-х гг. >> Экспрессионизм >> Бедекер по экспрессионизму

Бедекер по экспрессионизму

Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя Вам, одна, ахейские мужи.
О. Мандельштам. «Камень».

Моя первоначальная теоретическая схема экспрессионизма, как исключительного синтеза всех достижений четырех течений русского футуризма, давно оказалась для нас узкой.

Экспрессионизм, как течение под знаком максимума экспрессии, не будет только одним синтетизмом, а будет еще и европеизмом и трансцендентизмом.

Мы, экспрессионисты, желая достигнуть максимума экспрессии:

Во-первых, мы – синтетисты: синтез всех достижений в поэзии, в живописи, в театре, в музыке и т. д. Мы синтезируем в поэзии – все достижения четырех течений русского футуризма (имажизма, ритмизма, кубизма и евфонизма), в живописи – достижения футуризма Боччони и Руссоло, кубизма Пикассо, Брака Дерена, Татлина, Пуни, рондизма Иоганна Брендвейса, неопримитивизма Шевченко, лучизма Ларионова, дивизионизма Евреинова, симюльтанизма Делоне, синхронизма Моргана Русселя, супрематизма Малевича и Пикабиа, имажизма Уиндгема Люиса и цветодинамоса Грищенко, в театре – устремления Крэга (и Хевеши), Мейерхольда, Евреинова, Миклашевского, Комиссаржевского, Волконского, В. Иванова, Рейнгардта, Дельсарта, де-Буэлье, Клоделя, Фукса, Роллана, Керженцева, Таирова и Маринетти, в музыке – достижения неоклассиков Танеева, Глазунова, Василенко и Рахманинова, импрессионистов Дебюсси, Равеля, Делажа, Роже Дюкаса, модернистов Штрауса, Регера, Шенберга, Скрябина, Стравинского, Прокофьева и Гнесина и футуристов – Рославца и Лурье. Мы пока что предел техницизма;

Во-вторых, мы – европеисты. Конечно, мы хотели быть и стали европейцами. Если экспрессионизм будет синтетизмом, то он будет и европеизмом. Экспрессионизм – это новая Европа. Через 10–15 лет все Бальмонты и Брюсовы вымрут, как вымерли хандозавры эоценкайнозойской эры. Они вымрут – и, рассуждая совершенно объективно, кто-то должен их сменить по самым простым законам биологии. Кто-то же должен быть новой, молодой Европой. И мы, экспрессионисты, утверждаем, что нет сейчас никого, кроме нас, кто бы правильнее понимал самый ход всего исторического процесса. Экспрессионизм родился под знаком панфутуризма и Ренессанса XX века, и в то же время экспрессионизм родил панфутуризм и Ренессанс XX века. В нашем сознании произошла грандиозная геологическая катастрофа, страшный сдвиг вековых философских и научных  напластований (в сравнении Мессинская катастрофа – пустяк), и моя мысль колеблется, как стрелка сейсмографа. Если книжечка резолюций и постановлений III Всероссийского съезда профессиональных союзов или приказа № 1042 от 22 мая 20 года Главного управления путей сообщения о восстановлении паровозного хозяйства сделали целую историческую эпоху, то и моя агитлистовка «Ренессанс XX века» открывает новую историческую эпоху;

В-третьих, мы – трансцендентисты, мы – нуменисты.

Мы хотим познать нумен (да, когда бы не Елена, что Троя нам одна).

Экспрессионизм есть трансцендентный натурализм. До нас поэзия была феноменалистична. Но самое главное – ваше познание нумена не фраза, а реальное просто техническое достижение. Конечно, нумен нам нужен не для нашей карьеры.

Существует «вещь в себе» Канта, «атма» «Веданты» индусов, «идея» Платона и «мировая воля» Шопенгауэра.

Не существует «феномен», «Майя», «мир теней» и «мое представление».

Бытие человека трехмерное (по Минковскому – четырехмерное). Но, может быть, на самом деле существует не 3 или 4 измерения, а 20 или 30 измерений. Мы не представляем бытие с пятью измерениями так же, как мы не можем представить одно- или двухмерное бытие.

У человека 5 или 6 чувств (шестым чувством будет или цветной слух А. Рембо, или световой завах Бодлера, или вкусовой слух Гюисманса). Но, может быть, нужно не 5 или 6 чувств, а также 20 или 30 чувств, чтобы познать до конца предметы. Мы не представляем бытие с 10 или 15 чувствами так же, как мы не представляем бытие совершенно без зрения или без моторного чувства.

Казалось бы, что никогда и ни за что человек не проникнет в трансцендентное даже ни на шаг.

Но все-таки нужно познать вещь в себе, существующую помимо нашего чувственного знания, нужно познать вещь в подлиннике, а не в виде субъективного образа.

У нас есть чувство конца, чувство последних глубин.

Интеллектуализм, с методом абстракцирования (трансформации наших ощущений в представления и понятия) совершенно попусту и с двумя формами (время и пространство) и двенадцатью категориями чувственности по Канту, дает возможность человеку «через» разум с его неподвижным и безжизненным пространственным подходом и научными навыками абстрактного мышления приспособиться в окружающей среде, но преподносит вместо реальной действительности недвижную, искусственную, схематически-абстрактную псевдодействительность. Трансцендентальное познание вещей не есть еще сама вещь. Чувственные (апостериорные) качества вещей нашего транссубъективного плана бытия, как цвет, поверхность, звук, вкус и запах, и нечувственные (априорные) формы рассудка, систематизирующие наши разрозненные ощущения, одинаково не принадлежат самим вещам, а являются результатом только психических процессов познающего субъекта. Абстракция же есть только орудие полезного действия, а не чистого знания. Прагматически было необходимо даже смешение реальности и разума, вещи и представления вещи. Но в дни краха интеллектуализма только через Бергсоновскую интуицию можно понять непосредственную и последнюю действительность в ее первичной чистоте, а не в абстратных извращениях. Интуитионизм познает абсолютную вещь саму по себе при помощи первоначального постижения внутри самого человека его «я» (его непосредственные данные сознания как самую доступную, единственную, неоформленную абстракциями реальность), а затем уже проникновения в самую суть всех предметов. Постигаемое непосредственно лишь в интуиции без всяких абстрактных схем есть истинная реальность.

Между «Я» и «не-Я» теперь стоит знак равенства. Если интеллект через абстракцию познавал отношения между вещами (количественность), то интуиция познает саму вещь (качественность). Не Гуссерль и не Коген, а Бергсон освободил гносеологию от физиологизма и психологизма. Гносеологизм Бергсона впервые в истории философии есть теория знания, а не теория познавания. Бергсон первый разъединил время и пространство: отныне время не протяженность, а чистая длительность. Время (и весь иррациональный поток жизни) нельзя измерять, а можно только переживать. Бергсонизм – это неометафтцизм, необиологизм (с неовитализмом) и гиперволюнтаризм. Бергсонизм изменил не только интеллектуальную деятельность человека, но и его психофизиологическую организацию. Когда я вчуствовался в «Творческую эволюцию» Бергсона, то потекла вся моя жизнь по Бергсону, как-то по-иному, даже с физиологической точки зрения.

Антиинтеллектуализм возник во Франции не без влияния работ энтомолога Фабра об инстинкте насекомых и не без влияния психологической школы, основателями которой был ученик Тэна Рибо и его последователи Бине и Жане, создавшие не логику интеллекта, а логику чувств и даже, наконец, логику бессознательных и полусознательных психических процессов.

Когда по Бергсону нумен переживается или «созерцается», то все бергсонианство очень близко до беспредела глубинной мудрости величайших древнеиндусских Вед (от Ригведы до Веданты), Сутр, Упанишад и Аранияк, к трансцендентному символизму всего индоарийства. Бергсонизм – это возрождение арийского мироощущения, о котором мечтали индологи и Пауль Дейссен, и Чемберлен.

Антирационализм бергсонианства по своему существу, а не по терминологии, соприкасается, с одной стороны – к алогизму китайских таоистов и факиризму индийских йогов, с другой – к внутреннему опыту оккультистов Блаватской, Безант, Папюса, Лидбитера и Седира и антропотеософов Р. Штейнера, Моргенштерна и А. Белого, с третьей – к религиозной метафизике Р. Ойкена и мистицизму Соловьева, Бердяева, Эрна, Е. Трубецкого и Рачинского.

Новое человечество, может быть, в течение 2-х тысячелетий будет исповедовать бергсонианство вместо умершего христианства.

Анри Бергсон – экспрессионист. А мы экспрессионисты-бергсонисты.

Между прочим, французские бергсонисты Ш. Пеги и М. Баррес, конечно, экспрессионисты.

Наш трансцендентизм не теоретический (как у Декарта, Спинозы, Бекона, Гоббса, Локка, Лейбница, Беркли, Юма, Фихте, Шеллинга, Шлегеля и Гартмана) и не этический (как у элеатов, схоластиков, отчасти у некоторых кантианцев), а психофизиологический, инстинктивный.

Трансцендентный мир – это не субъективный мир чисто личных грез или наркотических фантазий, а это новый объективный мир высшего порядка.

То, что раньше казалось трансцендентным, теперь, после экспрессиониста Бергсона, стало атрансцендентным.

Экспрессионизм – это не та идиотская погоня молодых поэтиков во что бы то ни стало прилепить к себе ярлык нового звучного «изма», чтобы как-нибудь прикрыть убогость своих виршей (сейчас вспыхнула эпидемия новых «измов»). Экспрессионизм стал уже мироощущением и миропонимание. Мы по-новому увидели мир.

Конечно, все видели, как яблоки падают сдеревьев, но один только Ньютон открыл закон всемирного тяготения.

Ипполит Соколов

«Бедекер по экспрессионизму», 1920

От символизма до «Октября» / Под ред. Н. Л. Бродского и Н. П. Сидорова. М.: Новая Москва, 1924.