Формирование эстетики модернизма, ядро которой – символизм, в России происходило в борьбе с «заветами отцов», а затем и в преодолении декадентских настроений, которые характерны были для творцов нового искусства на заре его существования. Эпоха преобразований, затронувших все сферы бытия, заняла небольшой отрезок времени – не более десяти лет. Но тем насыщенней и обостренней были настроения свидетелей великого перелома, завершившегося рождением нового мироощущения и созданием новых форм в искусстве. Характеризуя это время, А. Белый писал: «<...> в 1898 и в 1899 годах прислушивались к перемене ветров психической атмосферы; до 1898 дул северный ветер под сереньким небом. “Под северным небом” – заглавие книги Бальмонта; оно отражает скончавшийся девятнадцатый век; в 1898 году – подул иной ветер; почувствовали столкновенье ветров: северного и южного; и при смешенье ветров образовались туманы: туманы сознания. В 1900–1901 годах очистилась атмосфера <...>».

Провозвестником будущих зорь явилась статья Д. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», вышедшая отдельным изданием в 1893 году. Будущий деятель религиозной общественности обозначил изменения, произошедшие в сознании человечества к концу века. Итогом всеобщего движения к познаваемой истине стало резкое разграничение науки и веры. В сфере научной установилась ясность и определенность идей, в то время как область мистических чувств, находящаяся за пределами познания, казалась еще более непроницаемой, чем прежде. Но как и в прежние времена, а может быть, еще настойчивее, человечество старалось проникнуть в «глубину священного незнания» (Карлейль), не удовлетворившись тем знанием, которое дали ему точные науки. Современный человек, освободившись от мистицизма прошлых веков, оказался беззащитным перед лицом мировой тайны, которая неподвластна научному знанию. Этим и объясняются «страстные идеальные порывы духа» в эпоху крайнего материализма, в этом причина болезненных противоречий между сердцем, стремящимся к вере, и разумом, доказывающим невозможность веры. Трагическое раздвоение душ, охваченных мистической потребностью, отразилось в современной литературе. «Художественный материализм», со свойственным ему критическим отрицанием, пренебрежительным отношением к идеальной культуре, с его «цивилизованным варварством», вынужден был отступить, несмотря на поддержку толпы, перед «художественным идеализмом».

Противостоящее позитивному, новое искусство на самом деле не так уж и ново, напоминает Мережковский. Человечество и в прежние века восставало против засилья мертвых истин, предлагаемых авторами, которые довольствуются правдивым отражением реальности и не пытаются проникнуть в суть изображаемых явлений. Но подлинное искусство всегда символично, утверждает Мережковский, ссылаясь при этом на эстетические воззрения Гете, на литературную практику Флобера и Тургенева, Ибсена и Мопассана. И в античном искусстве он находит символическое выражение идеальной человеческой культуры, что и является, по его мнению, смыслом художественной деятельности человека. Прекрасное, воплощенное в произведении искусства, должно удивлять и казаться неожиданным, напоминает он, ссылаясь на Ш. Бодлера и Э. По, и в этом, по его мнению, – связь нового искусства с импрессионизмом.