А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


Художественно-документальная проза А. Адамовича. Повесть «Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев)»


Вскорости после окончания работы над книгой-документом «Я из огненной деревни…» (1973; совм. с Я. Брылем и В. Колесником) А. Адамович приступает к написанию новой повести «Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев)», параллельно с Даниилом Граниным собирая материалы для «Блокадной книги».

В «Карателях» Адамович вновь обращается к художественно-документальному жанру. Но теперь писатель, в отличие от того что он делал в «Хатынской повести», пытается заглянуть за горизонт народной памяти, «перед чем и она тоже останавливалась в недоумении, с растерянностью, мучительным вопросом: “Как могли они и кто они, эти люди, если они это делали?”» [Адамович А. Мысль разрешить // Адамович А. Додумывать до конца: Литература и тревоги века. М., 1988. С. 362].

Основная задача, которую ставил перед собой Адамович при создании этой повести, – понять, какие силы делают из человека недочеловека или сверхчеловека, что по своей сути одно и то же.

Перед началом анализа этого произведения, хотелось бы сделать небольшое отступление. После прочтения «Карателей», наверное, перед каждым исследователем встает вопрос: а надо ли и возможно ли это анализировать? «...В то мгновение, когда первый шаг делаешь к осмыслению авторской позиции, к общим проблемам, – это уже шаг от ямы. Это и читать-то едва сил хватает. А писать об этом и вовсе духа нет. Что им, тем погибшим детям, все наши нынешние доводы, что им “всемирно-исторические уроки”...» [Аннинский Л. У ямы // Аннинский Л. Контакты, М., 1982. С. 296]. Мы видим: нежелание ничего анализировать в этом произведении, боязнь осквернить прах погибших своими «общими» рассуждениями – является естественной реакцией любого нормального человека на эту книгу. Однако первым делает «шаг от ямы», по выражению Л. Аннинского, сам автор: повесть написана не для того, чтобы показать зверства карателей, – это попытка разговора о дне сегодняшнем, разговора жестокого, но необходимого. И мы, читатели, идем вслед за ним, чтобы попытаться понять, почему и для чего автор через столько лет после войны вновь возвращает нас к событиям тех далеких лет, о чем ему так важно поговорить со своим читателем.

Первый вариант названия повести – «Каратели»; позднее заглавие было изменено: «Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев)». В одной из своих статей Адамович поясняет смысл нового заглавия: «...Был, существовал, утверждают историки, такой народ – гипербореи, гиперборейцы, жили то ли на севере от светлого, теплого античного моря (“брр, бореи!”), то ли в далекой Азии – никто точно не знает. За словом этим – историческая пустота. Потому-то и появляется соблазн заполнить ее своим собственным содержанием, заново... А у Фридриха Ницше “гипербореи” – предтеча сверхчеловека» [Адамович А. Мысль разрешить // Адамович А. Додумывать до конца: Литература и тревоги века. М., 1988. С. 363–364].

На страницах своей повести автор раскрывает перед нами законы жизни мира «гипербореев» – карателей. Это настоящее государство со своей иерархией, со своими законами и со своим верховным божеством. Их жизнеописания  это антижизнеописания – в этом мире все перевернуто: на месте тех подвигов, о которых обычно рассказывается в жизнеописаниях, – преступления (антиподвиги), здесь показывается не рождение новой личности – торжество духа, а, наоборот, ее умирание.

Жанр произведения был определен самим писателем как документально-фантастический: «...Она действительно документальная, эта повесть, в своей основе: были, жили на Могилевщине Борки – деревня из семи поселков (1830 жителей), и был, действовал “спецбатальон” Оскара Дирлевангера, убивший эту, самую большую, страшную из белорусских Хатыней и еще около двухсот деревень... За всем этим – документы. Ну, а “фантастика” – в том лишь смысле, что наше сознание даже “документ” не готово признать, принять, когда он свидетельствует о такой правде. И чем реальнее, тем фантастичнее» [Адамович А. Мысль разрешить // Адамович А. Додумывать до конца: Литература и тревоги века. М., 1988. С. 363]. С литературоведческой точки зрения подобное определение жанра не является строго научным. Но для Адамовича важно здесь (как и в заглавии повести) подчеркнуть еще раз, что поступки карателей за гранью нормального человеческого существования, что все каратели, сохранив внешность людей, перестали быть ими, превратившись в фантастических «гипербореев».

Композиция повести «Каратели» нелинейна: основное действие происходит 15 июня 1942 года в белорусской деревне Борки Кировского района; события этого дня мы видим, в основном, глазами карателей. Помимо этого автор включает в повествование документы и вставную главу «Разговор умершего бога с проституткой». Все основное действие повести обрамляется двумя главами, где «слово дается» главному гиперборею – Адольфу Гитлеру. Затем следует глава, посвященная Сталину, – «Дублер (Сны с открытыми глазами)», которая из-за цензурных ограничений была опубликована только в 1988 году. Завершает повесть глава «Материалы к современной истории гипербореев».

Документы, введенные автором в текст произведения, разноплановы, и функции их различны. Лаконичные биографические справки удостоверяют, что персонажи этого произведения реальные, а не вымышленные лица. Свидетельства жителей сожженных деревень, партизан, отчеты фашистов о карательных экспедициях, материалы Нюрнбергского процесса и судов над карателями документально подтверждают всю событийную сторону произведения. Но они также, в особенности выступления на суде самих карателей, помогают автору в создании образов «гипербореев». Адамович мог, использовав документальные свидетельства в качестве исходной точки для построения образов карателей, оставить их за пределами повести, не вводить в ткань повествования (как он это сделал с материалами, которыми пользовался при написании глав об Адольфе Гитлере и Сталине). Но документы не только удостоверяют реальность событий, о которых идет речь в книге, они предоставляют читателю возможность проверить, насколько верно автору удалось воссоздать психологию «гипербореев».

Адамович пытается понять мотивы поступков карателей, узнать их мысли, чувства. Благодаря документам мы знаем, что делали каратели 15 июня 1942 года, но не то, о чем они могли думать в тот момент, когда расстреливали, сжигали людей. Здесь автор выходит «за горизонт народной памяти», уходя в область художественного вымысла, точнее домысла, так как, и об этом уже говорилось выше, существуют материалы суда над карателями, на основе которых и создаются образы последних.

Форма внутреннего монолога, выбранная для повествования, дает писателю возможность взглянуть на внешний мир их глазами. Монологи карателей разностильны, у каждого из них есть свои любимые словечки, особая манера говорить, все они по-разному видят события этого дня, но во всех монологах есть одна общая черта – обязательное наличие мотива самооправдания. Только Иван Евдокимович Тупига, появляющийся первым из карателей на страницах повести, в этом плане отличается от остальных. Он единственный из всех, кто не сочиняет для себя никаких оправданий. Для него убийство – работа, которую надо сделать как можно лучше. Идеальный исполнитель не рассуждает, не страдает от угрызений совести: приказ есть приказ. И то, что характер Тупиги именно таков, видно и из его собственных показаний на суде в I960 году: «Мельниченко Иван Дмитриевич командовал ротой, ее называли у нас “украинской”. Командиром роты был немец Поль, но назывались “мельниченковцы”. А Мельниченко откуда-то из-под Киева, он грамотный был, он и раньше лейтенантом был. Черный, как цыган. В общем пустой человек, с коня не слезал и вечно пьяный. И все мельниченковцы такие, вот и в Нивках – сразу кинулись по сундукам да погребам. Мы бы всех партизан припутали, если бы не эти мародеры. Один Мелешка молодец, не растерялся, установил пулемет и… Я про то, что никакой дисциплины, одна самогонка и грабеж. Потом, в конце войны, он и еще сколько-то убежали в лес…» [Адамович А. Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев) // Адамович А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. Минск, 1983. C. 101].

Но даже и этот идеальный убийца, сам не понимая почему, отпустил однажды женщину с детьми, но тут же испугался до дрожи в коленках, когда об этом чуть не узнали: «...Тупига аж вспотел, так перепугал его Сиротка. Он мог добежать до малинника и увидел бы, что баба и весь выводок живы-здоровы. Узнали бы, что Тупига поступил как трус и размазня... Тупига сам не знает, как и почему так получилось: весь малинник выкосил, жито вокруг, а бабу и пацанов обошел» [Адамович А. Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев) // Адамович А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. Минск, 1983. C. 51].

Когда читаешь повесть Адамовича, постоянно думаешь о той границе, которую никто не может пересечь, сохраняя за собой право называться человеком. Каждый из карателей сделал свой выбор когда-то. Разными путями пришли они в батальон Оскара Дирлевангера, но всех вместе их объединяет готовность выкупать собственную жизнь чужой кровью. И здесь как раз проходит та черта, которая отделяет людей от «гипербореев». В далеком прошлом осталась для карателей их мирная, обычная жизнь, между ней и их настоящим пролегла бездна. Они не были рождены «гипербореями», они ими стали, забыв об основном нравственном законе – человеколюбии. «Если можно признать, что бы то ни было важнее чувства человеколюбия, хоть на один час и хоть в каком-нибудь одном, исключительном случае, то нет преступления, которое нельзя было бы совершить над людьми, не считая себя виноватым, – в этих словах Л.Н. Толстого, ставших одним из эпиграфов к повести, как нельзя более точно выражена сущность «гиперборейства».

Каратели даже сами себе не в силах признаться в истинных мотивах и целях своих поступков. Они считают себя человеколюбцами, по их мысли, им приходится творить зло сегодня, чтобы завтра на Земле людям жилось лучше. Каждый из них по-своему представляет себе это «завтра» и это «лучше», но все они одинаково ищут оправдания своим преступлениям в будущем.

Например, один из карателей, Ростислав Александрович Муравьев, уверовав в то, что война проиграна, убеждает себя в необходимость заставить теперь немцев уважать и побежденных, тогда немцы не станут уничтожать славян, а будут с нами работать: «Убивая вместе с ними какие-то тысячи, потом спасем миллионы! Главное впереди! Главное там!» [Адамович А. Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев) // Адамович А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. Минск, 1983. C. 132].

Другой каратель, Никола Афанасьевич Белый, утешает себя мыслью, что он среди этих убийц только временно, пока ему не удастся уйти к партизанам, где он сумеет смыть вину за свои преступления. Но после ареста партизана Белый понял, что для него уже нет пути назад: «...Страшнее всего было встречаться глазами с лежащим на телеге партизаном. Но приходилось несколько раз. …Не было больше деревенского парня с неловкой простецкой улыбкой, лежал и молча смотрел в небо, время от времени дико скашивая белки глаз на карателей, тот, кто ждет не дождется тебя в лесу. Да, Белый уже видел глаза, которые встретят его и его адвоката Сурова, когда они наконец все умненько организуют и прибегут к партизанам» [Адамович А. Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев) // Адамович А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. Минск, 1983. C. 79].

Белый погибает 15 июня 1942 года. Смерть его, на первый взгляд, кажется случайностью, но тот внутренний монолог, который слышат читатели и о котором не подозревают окружающие Белого каратели, замечая только его внешнюю угрюмость, доказывает обратное: Белый – единственный из карателей, кто понял, что он уже и так мертвец и не стоит любой ценой длить свое существование.

Еще один из «гипербореев», командир «спецбатальона» Оскар Дирлевангер, теоретик и идеолог фашистского террора, рассуждает о высших целях и трудных путях к ним, борьбе рас, об отчаянии Юдифи и риске Олоферна.

Другой немецкий каратель, Циммерман, считающий себя интеллигентным человеком, ищет оправдания в идеях Ницше и Библии: «Мы лишь подобрали ножи, которых много наразбрасывали и давно. И не важно, для кого Ницше или кто другой острил ножи своих жестоких парадоксов. Важно, что наострили. И это сохранили, донесли до нас они, книги!» [Адамович А. Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев) // Адамович А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. Минск, 1983. C. 137].

Для читателя не остается сомнений, насколько жалки, иллюзорны эти самооправдания. Карателей обвиняют их собственные поступки, свидетельства жителей из уничтоженных ими деревень, т. е. сама Жизнь. И представителями стороны обвинения в повести являются документы, которые приобретают здесь свой собственный голос. Структура произведения полифонична. С помощью монтажа автор собирает в единое целое и монологи карателей, и свидетельства очевидцев событий тех далеких дней, и выписки из архивных документов, объединяется это все вместе замыслом писателя, авторской интонацией.

Наряду с реальными документами в повесть включены и открыто вымышленные – «Из будущих исследований, источников о гипербореях XX столетия», в которых автор, с одной стороны, «прогнозирует» взгляд наших потомков на «гиперборейство XX века» (тех самых потомков, во имя которых каратели, по их собственным словам, творили свои преступления), а с другой, введение этих «материалов», написанных в стиле научной работы, в текст произведения позволяет автору поделиться с читателями своими «общетеоретическими» наблюдениями над психологией гипербореев, не разрушая при этом целостности художественной ткани повести.

К «материалам» тесно примыкает по выполняемой ею функции в контексте произведения вставная глава «Разговор умершего бога с проституткой», посвященная осмыслению «феномену гиперборейства». Содержательный итог «разговора умершего бога с проституткой» – мысль о том, что спасение и гибель людей зависит только от них самих. Можно сказать, что в форме аллегорического философско-публицистического повествования автор «дублирует» те идеи, которые воплотились в художественно-документальной части повести, как бы «страхует» читателя, поясняя ему идейное содержание произведения.

Особое место в повести занимают главы, в которых «слово предоставляется» Адольфу Гитлеру и Сталину. В государстве гипербореев Гитлер стоит на самой высокой ступени иерархической лестницы, и оправдание он себе выбирает по масштабам своих преступлений: «Холодная, скользко изогнутая Вселенная, а в ней солнечно освещенная ниша. Как стеклянная мухоловка. Стенки из синего бесконечного льда. Там, снаружи, – Их Глаза. В круглой нише, внутри ледяной Вселенной ползают по изогнутой стенке те, кто называют себя людьми... Снаружи Они! Глаза льда. Нет, Огненные Глаза! Я, только я вижу Их. О, нелегко было выманить Их из тысячелетней дали и выси! И остановить, удержать на себе. На Германии...» [Адамович А. Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев) // Адамович А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. Минск, 1983. C. 9]. Божество Гитлера кровожадно, оно требует все новых и новых жертвоприношений, благосклонность его можно завоевать только ценой крови миллионов людей: «...Цена идеи исчисляется кровью, хотя стóит больше – в Их глазах. Ни одна идея не обещала столько очистительной крови, огня» [Адамович А. Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев) // Адамович А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. Минск, 1983. C. 13].

Адамович противопоставляет этой религии Космоса, враждебного человеку, – любовь к человеку. В повести почти с самого звучит молодой женский голос, прерывается, исчезает и звучит снова. Женщина лежит в яме среди трупов, но еще жива, ее настигает спасительный сон. Природа «отводит глаза» – человек внезапно засыпает, потому что больше невмочь ему видеть, слышать, чувствовать. (О таком сне есть свидетельства в книге «Я из огненной деревни…».) Женщина будет жить еще двадцать пять минут, и ей будет сниться вся ее жизнь: вот мать, муж, вот она сама, была девочка, стала женщина, и в ней бьется под «необъятным куполом» сердца жизнь маленького человека, ее нерожденного сына. И для Адамовича смерть этой женщины – крушение целой вселенной. «В жуткой, небывалой тишине шестимесячная жизнь беззвучно закричала от ужаса и одиночества. Купол стремительно понесся вниз, в один миг вселенная сжалась в комочек и тут же провалилась в него, увлекая и его в небытие» [Адамович А. Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев) // Адамович А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. Минск, 1983. C. 205].

И нет никаких мимических Глаз Ужаса, привидевшихся страшному маньяку Адольфу Гитлеру, и вообще нет на Земле такой идеи, ради которой можно было бы убить эту женщину и этого младенца. Весь Космос, сконцентрированный в жизни одного человека. И все человечество в XX веке под «сердцем матери-вселенной» можно уничтожить одним только выстрелом, если мы не поймем, как страшны, опасны те религии, которые требуют для своего утверждения смерти хотя бы одного человека, если не поймем, что нет жизни без любви к человеку. И смерть Сталина у Адамовича показана как полная утрата любви, утрата до последней капли, потому что оказывается невозможным любить даже самого себя: «“Любовь побеждает смерть” – не было случайной фразой, а, как и все у него, – выражением непроизвольного, как дыхание, лицемерия. Любить, чтобы не умереть, что ж, это распространялось и на него. Жил, пока мог если не любить, то хотя бы жалеть, хотя бы кого-то, хотя бы самого себя. Себя любил, а точнее, свою власть, когда побеждал врагов, и, чтобы жить, должен был обязательно кого-то побеждать, не важно кого, а важно, чтобы их, побежденных, было все больше и больше. Сегодня больше, чем вчера, а завтра – больше, чем сегодня. Когда всё неправда: биография революционера, первого из первых, царистские сны, родословная, улыбка, дружба, объятия, обещания, клятвы, слова, идеи, – остается только убивать. (Право убить любого, кого наметил, – вот что такое власть, ничто другое еще не власть.) А поскольку от этого неправды становилось только больше, убивать приходилось все новых и новых. И все больше. Любить себя такого даже ему становилось все труднее и труднее, а значит, и жить…» [Адамович А. Каратели. ФТМ. 1979. C. 175].

Гипербореи, подняв руку на жизнь других людей, обрекли сами себя на гибель: «...еще один знаменательный лейтмотив в прозе Адамовича: смешивающаяся кровь. Красные пятна на потолке – непонятно чьи... некогда прослеживать! Скользкое месиво на полу... В чувстве, с каким пишет эту реальность Адамович, нет ни следа иллюзий. Жребий страшен: погибнут все [Аннинский Л.А. У ямы // Аннинский Л.А. Контакты. М., 1982. С. 308].

И в конце повести погибает главный гиперборей – Адольф Гитлер. В последних его словах – вера в свое бессмертие: Космос не допустит, я им нужен. О смерти Гитлера автор сообщает через документы, подчеркивая прозаичность, будничность происшедшего. Вслед за ним уходит Иосиф Сталин, уходит в ненависти к самому себе.

Думается, Адамовичу действительно очень хотелось бы поставить здесь последнюю точку, но, к сожалению, «гиперборейство» не умерло, и последняя глава книги («Материалы к современной истории гипербореев») – документы, рассказывающие о зверствах современных карателей во Вьетнаме, Кампучии. Конец повести пессимистичен. И вновь автор возвращает нас к мысли, что забвение прошлого может привести человечество к гибели, поэтому так важно открыть сегодня всю правду о гипербореях всех времен и попытаться найти истоки, определить причины этой болезни.

В повести Адамовича «Каратели. (Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев)» документ становится неотъемлемой составной частью художественного целого и определяет не только содержание произведения, но и стиль (как это было в «Хатынской повести»), влияет на выбор композиционных приемов (в обеих повестях используется способ соединения материалов с помощью монтажа). Введение документов в ткань произведения создает полифоничность повествования, что позволяет автору дать многомерную, максимально возможно объективную картину событий. Но документ не убивает творческое «я» писателя, хотя и воздействует на него, корректирует, не сковывая творческих возможностей. Само по себе обращение к документу, эксплуатация его эмоционального заряда, не обеспечивает автоматически создание художественно-правдивого произведения. Писатель должен суметь выявить художественный потенциал документа и реализовать его, уловить момент, когда «правда факта» «правдой искусства».


Моисеева В.Г.