Сменовеховство и евразийство в литературной критике русского Берлина

С переходом Советской России от политики военного коммунизма к НЭПу в марте 1921 г. в среде русских эмигрантов начался процесс идейной дифференциации, о чем свидетельствует публикация в Праге сборника «Смена вех». Часть русской интеллигенции, враждебно относящейся к коммунизму, увидела в НЭПе признаки возможного перехода от советского строя к капитализму, что и породило «примиренческие» настроения, о чем говорит переезд А. Толстого из Парижа в Берлин (поближе к России), его встреча в апреле 1922 г. с Б. Пильняком, призывающим деятелей русской культуры вернуться на родину. А. Толстой редактировал литературное приложение к «сменовеховской» газете «Накануне», издававшейся эмигрантами-«возвращенцами», что стало еще одним свидетельством изменения его первоначальной позиции.

Н.В. Чайковский, прежний глава «Северного правительства», а в то время председатель «Исполнительного бюро Комитета помощи белоэмигрантским писателям и ученым», сотрудничество А. Толстого в «Накануне» расценил как открытый переход на сторону новой власти в России. А. Толстой ответил в «Открытом письме Н.В. Чайковскому», которое было перепечатано «Известиями», заявив, что участие писателя в политической борьбе пользы не принесет и совесть зовет его «ехать в Россию и хоть гвоздик свой собственный, но вколотить в истрепанный бурями русский корабль» (Накануне. 1922. 14 апр.). Это его заявление стало своего рода политическим актом, прямо говорящим о разрыве писателя с «непримиримой» эмиграцией. А. Толстой был исключен из «Союза русских писателей и журналистов».

О «возвращенческих» настроениях, о его желании «вписаться» в «официальную» советскую литературу говорят и произведения А. Толстого, созданные незадолго до его возвращения в Советскую Россию. Первый роман, опубликованный в Советской России (1922), – «Аэлита» – повествует о революции на Марсе, устроенной красноармейцем Гусевым. В статье «О новой литературе», напечатанной в литературном приложении к газете «Накануне» в июне 1922 г. Толстой уже прямо заявляет о «новой личности» и «новом сознании» (Литературное приложение. Накануне. 1922. 1 июня.), а в рассказе «Рукопись, найденная под кроватью», с иронией пишет об эмиграции. В июле 1923 г. А. Толстой, забрав семью и некоторых членов редакции «Накануне» (Ю.В. Клюшникова, А.В. Бобрищева-Пушкина), переехал в Россию.

Свидетельством изменения настроений в эмигрантской среде стало появление движения евразийцев, приступивших к разработке своей «русской идеи» на основе славянофильства. В своих работах они писали об «уникальности исторического развития российской государственности», подчеркивали «религиозно-церковную установку евразийства при явно выраженной антибольшевистской направленности», выступали с критикой «“романно-германского мира” на фоне мира евразийского» (см.: Ревякина А.А. Русская литература в контексте идей евразийства 1920-х годов // Классика и современность в литературной критике русского зарубежья 1920–1930-х годов. Ч. 2. М., 2006. С. 56).

В 1922–1925 гг. в Берлине вышло несколько книг евразийского цикла: «На путях: Утверждение евразийцев» (1922), «Евразийский временник»  (1923), «Евразийский временник» (1925). Статьи на литературные темы в них единичны, но они отражают особенности литературной критики своего времени, а суть их может быть понятна лишь в системе евразийского мировоззрения.

Особое внимание евразийцы уделяли произведениям религиозно-духовного содержания. Даже по мнению нерелигиозного критика и литературоведа Д.П. Святополк-Мирского, чтобы осмыслить связь с культурой допетровской Руси, необходимо обратиться к такому «образцовому писателю», как протопоп Аввакум. В статье «О московской литературе и протопопе Аввакуме» (1925) он утверждает, что из-за «особых условий развития русской культуры» пример Аввакума пропал для современников и ближайшего потомства: «У московских писателей московский элемент проникал почти исключительно как результат невежества, недостаточного знания славянского. Аввакум же пользуется им смело и сознательно» (Евразийский временник. 1925. Кн. 4. С. 344). Мысль о поиске Россией «особого пути» есть в концепцию «русской стихии», изложенной в книге Б. Вышеславцева «Русская стихия у Достоевского» (1923) и в статьях П. Сувчинского – «Типы творчества (памяти А. Блока)» (1922) и «Знамение былого (о Лескове)» (1922), также опубликованных в Берлине.

В 1920-е гг. обсуждение евразийства вызывало острые споры. Современники критиковали его приверженцев за слишком резкое противопоставление русской и европейской культур, так как это расходилось с задачами пропаганды русской культуры на Западе, акцентирующей восточные начала российской культуры. Споры о евразийстве отражались на страницах берлинских периодических изданий.

Эти факторы существенно повлияли на характер зарубежной критики, которая, в отличие от преобладавшей в метрополии критики социологического типа, в основном была эссеистической и импрессионистической, соединявшей в себе элементы литературоведения с публицистикой и мемуаристикой, а также философией.

Осознав свою особую социокультурную миссию, критика русского зарубежья обрела и свои особые черты, отличающие ее от параллельно развивавшейся литературной критики в Советской России. Каждый из эмигрантских критиков воспринимал себя как вершителя судеб русской культуры вдали от дома, от естественно звучащей родной речи. Поэтому и задачи, стоявшие перед литературной критикой зарубежья, вытекали из общих задач эмиграции: сохранение русского культурного наследства, объяснение причин духовного кризиса нации и поиск путей выхода из него. Именно с этой социокультурной причиной связаны тематические и идеологические особенности эмигрантской критики.

В целом для литературной критики зарубежья было характерно желание разобраться, что случилось с миром, человеком и обществом в последние десятилетия и почему это произошло. В условиях эмиграции выступление со страниц газет и журналов было для критика уникальной возможностью заявить себя на родном языке, внести свой вклад в развитие трагической русской темы, а порой и единственно возможным средством поддержания материального существования.

Важным обстоятельством, определявшим положение критики, была ее неподцензурность: свобода выбора анализируемых текстов, независимость аргументации при рассмотрении литературных произведений. Ведь до этого в России и параллельно в Советской России (как и потом) существование критической мысли всегда было связано с теми или иными цензурными запретами. Впервые в русской истории представители творческой интеллигенции не были ограничены никакими «запретительными» рамками.