А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

Горянский Валентин (наст. имя Валентин Иванович Иванов; др. псевдонимы: Вал. Александров, Вал. Борцов; 24.03(05.04).1888 (по др. сведениям – 26.07.1887 и 1886), Луга – 04.06.1949, Париж) – поэт, прозаик, драматург.


Незаконнорожденный сын князя Э.А. Сулиман-Грудзинского и новгородской мещанки А.А. Александровой-Гурьевой. Восприемником стал дальний родственник матери И.Л. Леонтьев-Щеглов – талантливый беллетрист того времени, печатал свои рассказы, повести и романы под псевдонимом «Ив. Щеглов». редполагается, что отчество и фамилия были даны младенцу по имени восприемника.

Учеба – сперва во 2-й петербургской гимназии (1901–1902), а затем в петербургской учительской школе (1906) – успехами не увенчалась: из гимназии Горянский был отчислен за «неуспешность занятий» по причине «слабых способностей и лени» [1], сельскохозяйственную агрономическую школу также не окончил (последнюю, правда, по причинам политического характера: «вследствие коллективного выхода из нее учащихся всех старших классов» [2]).

В качестве подарка на 18-летие отец, князь Э.А. Сулиман-Грудзинский, предложил юноше усыновить его, но тот гордо отказался.

Не только исходные жизненные обстоятельства не предвещали молодому человеку счастья и благополучия, но и природные внешние данные: «Пришел Валентин Горянский, талантливый, уродливый, тщедушный» [3], – писал Дон-Аминадо (А.П. Шполянский). И действительно, судьба Горянского, мягко говоря, не жаловала: всю жизнь он провел в бедности на грани и за гранью нищеты, сына расстреляли немцы в годы оккупации (другой лишь чудом спасся), сам поэт под старость почти ослеп, зрение вернулось лишь спустя 9 лет – после операции в 1944 г.

«Неотвратимая судьба, – писала сестра поэта А. Иванова-Елина, – щедро вместила все: бедственное детство поэта, опыты художественных преодолений, эпохи войн и революций, тридцатилетнее странствование в “пустыне”, могилу сына среди кипарисов античного кладбища Принцевых островов, горестный холм в Загребе, где осталась мать…» [4].

А вот талант не подвел. Творческая карьера Горянского началась рано. По совету своего восприемника И.Л. Леонтьева начал писать стихи. Первое стихотворение опубликовал, когда ему было 16 лет, в «Русском паломнике» (1903. №19) под псевдонимом Вал. Александров. Затем появилось еще несколько в том же журнале. Сотрудничал с газетой «Слово» (1906) – органом октябристов. В этот период юноша находился под влиянием неонароднических идей [5], он пишет стихотворения «Я о солнце пою, я о правде пою…», «Памяти Некрасова…», «Оглянитесь, ночь на исходе, друзья…» и др. В годы наступившей реакции лирика Горянского проникнута мотивами разочарования в революционной борьбе. Поэт печатает отдельные произведения в журнале «Всемирная панорама» (1910), создает лирический цикл «Злоба Солнца».

В 1906 началось весьма успешное, многолетнее и продуктивное сотрудничество Горянского в еженедельнике «Сатирикон» (начиная с №18), издававшемся Т.А. Аверченко, где публиковались также Саша Черный (Александр Михайлович Гликберг), П.П. Потемкин, Н. Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая, по мужу Бучинская) и др. После выхода нового закона, ужесточившего контроль над печатью, вместе с Т.А. Аверченко и некоторыми сотрудниками стал издавать «Новый Сатирикон» (1913–1918). Когда в 1931, уже в Париже, М. Корнфельд собрал группу бывших сатириконовцев и попытался возродить журнал, Горянский, вместе с Т.А. Аверченко, Дон-Аминадо, И. Буниным, Б. Зайцевым, А. Куприным и др., также принял в нем участие, возглавив отдел поэзии. Однако издание успеха не имело – отчасти из-за нехватки средств, но, главное, из-за отсутствия связей с родиной. Вышло всего 20 номеров.

Одновременно с «Сатириконом» Горянский сотрудничал и в других изданиях, причем самых различных политических ориентаций: в либерально-сатирическом еженедельнике «Златоцвет» (1914), в «Красном смехе» (1915), в либерально-демократическом журнале «Бич» (1916–1918), в горьковской «Летописи» (1917), в «Трепаче» (1917), в газете «Петроградское эхо» (1917), в «Красной газеты» (1918) и др.

В «сатириконовский» период Горянского выпустил свой первый поэтический сборник – «Крылом по земле» (1915), который получил положительную критику.

С первых дней №5, 6) стихотворение «Извещение о том, что было», содержание которого перекликалось с появившейся на страницах того же издания поэмой В. Маяковского «Война и мир». Несмотря на «белый билет», по собственной инициативе ездил на фронт к солдатам: развлекал, смешил их частушками, писал письма домой. Эти поездки еще более укрепили его пацифистские убеждения.

Февральскую революцию принял восторженно и даже написал оду «26 февраля» (опубликовано в альманахе «Революция в Петрограде», Пг., 1917). Напротив, к Октябрьскому перевороту отнесся враждебно, восприняв это событие как эсхатологическую катастрофу. Еще в сентябре 1917 Горянский написал пьесу «Поэт и пролетарий», поставленную петроградским Троицким театром, где главная роль была отведена картонной фигуре «пролетария”, грозящего раздавить поэзию» [6].

В течение почти года Горянский предпринимает попытки как-то пристроится в «новой жизни». 15 сент. 1917 вступает в Общество драматических и музыкальных писателей, где числится сочинителем куплетов и шансонеток [7], а в начале 1918 открыл литературный буфет на Невском проспекте, пытаясь восстановить традиции «Бродячей собаки» [8] и поддержать свое финансовое положение.

В июле 1918 уехал в Одессу, затем в Константинополь (1920). В 1922–1926 жил в Хорватии. Работал в журнале «Младость», в издательстве Вернича опубликовал несколько книг сказок и детских рассказов: в 1926 юмористический роман «Необычные приключения Боба» и книгу для детей «Приключения под абрикосом» (оба произведения на сербохорватском языке). Сказки «Волшебные башмачки» и «Перепутанные души» вышли в рижском журнале «Юный читатель» (1926, №16).

С 1926 жил в Париже, где публиковался в журналах «Юный читатель» (1926), «Иллюстрированная Россия» (1926–1928), «Мир и искусство» (1930–1931), «Сатирикон» (1931), сотрудничал в эмигрантских газетах – вначале в «Последних новостях» (1937–1939), но после конфликта с П. Милюковым перешел в «Возрождение».

В эмиграции Горянский занял резкую антисоветскую позицию.

«Лет семь-восемь назад, – вспоминал Е. Зозуля, – в Известиях” появилась корреспонденция, в которой говорилось о том, что в Париже белогвардейский поэт

Валентин Горянский отказался подать руку своему старому знакомому – московскому советскому писателю. Я чекистам руки не подаю!” – заявил он» [9].

Изменился и адресат сатиры Горянского: И. Сталин и его окружение (Л. Троцкий, Н. Бухарин, М. Литвинов и др.) стали постоянной мишенью его обличительного смеха («Мироеду Сталину», «Сталинский волосок», «Тов. Сталину», «Подохни сам!», «Время близится» и др.). А вот мещанский уютный мирок, пропитанный духом патриархальной Руси, напротив, изображен с нежностью и воспринимается почти как идеал («В той стране, которой нет»).

Писал поэт и сатиры на «братьев-писателей», а также на «злобу дня» эмигрантского быта (сб. «Эмигрантский быт»). Позднее, уже в послевоенный период, Горянский пишет на эту тему остросатирическую комедию «Лабардан» (1935–1940, опубликована после смерти автора: Возрождение. 1959. Окт.-нояб.), где, по словам самого Горянского, была «взята эмиграция, т. е. общее ее лицо» [10]. Тема жизни русской эмиграции здесь решена в духе сатирического гротеска.

Другое направление поэзии Горянского 1926–1940-х гг. – ностальгия по потерянной родине, окрашенная в трагические тона (см. сборники «Неопалимая купина» и «В той стране, которой нет»).

Несмотря на творческую и публикационную активность, в Париже Горянский бедствовал. По воспоминаниям очевидца, был «полуслепым», «вечно голодным, вечно оборванным» [11]. Вообще в эмигрантской среде чувствовал себя чужим и очень тосковал по родине.

Годы фашистской оккупации провел в Париже. С этим периодом связана «нехорошая» история о сотрудничестве Горянского с немцами. Дело в том, что поэт публиковал свои стихи с откровенно прогитлеровском и, конечно, антисоветском журнале «Парижский вестник» (1942–1944), издававшемся Ю. Жеребковым. Кроме Горянского, здесь печатались многие известные деятели эмиграции: И. Сургучев, И. Шмелев, А. Ренников, Евангулов, А. Бенуа, С. Лифарь и др.

«‟Парижский Вестник” был создан немецкой нацистской властью, преследовавшей свои цели. Его руководители были ‟оком Гитлера” над русской эмиграцией. Более того, это ‟русское око” находилось в свою очередь под систематическим надзором немецкого военного и партийного начальства: русскими ‟гауляйтерами” командовали и руководили ‟гауляйтеры” нацистские» [12].

Собственно «сотрудничество» с фашистами, по-видимому, эпизодическими публикациях в «Парижском вестнике» и исчерпывалось. О каком-либо «реальном» коллаборационизме [13] речи быть не могло, так как, по свидетельству знакомого поэта Е. Хохлова, до 1944, когда была сделана операция, Горянский был «почти слеп и передвигался по городу с помощью поводыря» [14].

О далеко не дружественном отношении к немцам свидетельствует и поэма «Танцовщик и разбойники» (1943). В аллегорическом стиле поэт воссоздает в ней историю танцовщика С. Лифаря, который выступал перед гитлеровскими офицерами. Трагическая тема зависимости художника от власти – здесь центральная.

Значительное место в поэзии Горянского 1939–1944 стали занимать мотивы философско-теологические (см. неопубл. поэму «Смерть ангела» и сборнике стихов «Обращенная Харита»).

Как в России, до и после революции, так и в эмиграции Горянский сотрудничал в печатных изданиях самых разных направлений, однако «своим» не стал нигде.
«Горянский, – по верному замечанию Е. Евтушенко, – остался неусыновленным по собственному нежеланию ни одной литературной группировкой, ни одной политической доктриной» [15].

Умер Горянский в нищете и в одиночестве 4 июня 1949 и был похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Однажды критик сказал о Горянском: «Стыдно г. В. Горянскому так не уважать данного ему Богом дарования, так разменивать его на уличную вульгарную дешевку» [16].

Чувство нереализованности и недооцененности всегда было свойственно Горянскому. Этот скрытый страдальческий нерв ощутим в самом творческом мироощущения поэта, особенно остро в стихотворении «Лебедь» (1915):
  

Никто не верил, что я поэт,
   Все думали, что я хвастал это;
   Зато теперь сомнений уж больше нет –
   Вчера у меня напечатали два куплета …
 
   Напечатали, и подпись есть;
   Петр Всемирный – выглядит со стороны прелестно!
   Вот будет удивлен тесть,
   Когда имя мое будет всюду известно.
 
   А кругом-то считали меня за дурака!
   Ты, говорили, человек ни на что не похожий!..
   Увы, так было во все века
   С людьми, одаренными искрой Божьей…
 
   Признаться, я и сам верить себе перестал…
   Как и все поэты, я наивен, словно ребенок;
   Помнится, я в детстве еще когда-то читал
   Сказку Андерсена «Гадкий утенок»,
 
   Который, оказывается, лебедем был, украшеньем озер,
   Лишь на птичьем дворе считали его уродом…
   А город, где я живу, не тот же ли птичий двор,
   И я не лебедь ли в своем одиночестве гордом?..
 
   Да, я лебедь!.. Я в полете красивом спешу
   К небу, к солнцу, к борьбе и славе…
   Вот возьму про Сергея Дмитрича и напишу,
   Что он выделывает у себя в городской управе.

                                                       (1915)


Стихотворение построено на взаимоуничтожающем наложении двух противоположных векторов: устремленное ввысь ощущение истинной ценности своего таланта и низвергающая его с высот, принижающая едкая самоирония.

Горянский-поэт во многом двойствен. С одной стороны, ярко выраженный талант сатирика, а в то же время его поэзии присущ сострадательный лиризм, мотивы смирения и стремление к всепрощению.

И все же в историю русской литературы Горянский вошел, – быть может, не совсем справедливо – как поэт-сатирик. Недаром самым продуктивным и успешным периодом творческой жизни Горянского стало время сотрудничества в «Сатириконе». В этот период главный объект его сатиры – мещанин с ограниченным, примитивным мышлением, сосредоточенном на заботах об уюте и материальном достатке.

Излюбленный прием – ирония, порой переходящая в сарказм («Предусмотрительный», «Свободомыслящий», «Политик», «Живописец Пчелкин», «Памяти Фомы Опискина» и др.). Отсюда доминантный в сатирах Горянского прием нарративной «маски», ведущий в русской литературе свое происхождение еще от Н.А. Некрасова (см. «Нравственный человек» и др.): автор говорит от лица и в стиле объекта своей сатиры – обывателя, продажного политика, живописца и т. п. («Тоня-изменница», «Деловой», «Будущий банкир», «Канарейка» и др.). Мелькает и маска «культурного» мещанина, унаследованная от типажа Козьмы Пруткова (например, «Сознательный читатель»). Уже в эмиграции для возрожденного «Сатирикона» Горянский пишет пародийный цикл «Рассказы господина Тощенки» (1931) в стиле «сказа» М. Зощенко от лица приглуповатого обывателя, «маленького человека». Но теперь проза Горянского ориентирована на психологию обывателя парижского. В обоих случаях, как у Горянского, так и у Зощенко, пафос осмеяния сочетается с глубоким сочувствием к своему герою. В русской литературе, как известно, смешное и всегда неотделимо от грустного, а комическое – от трагического.

Замечательные примеры грустно-комического юмора – в стихотворениях 1915 г. «На улице», «О здравии» (вариация чеховского рассказа «Канитель»), «Мой Сатир».

В дальнейшем лирическое начало все более выступало в поэзии Горянского на первый план («Хулиган Василий и я», «Единственный выход» и др.), оттесняя, а порой и вытесняя сатиру. Традиционные лирические темы любви, природы, весны Горянский решает как-то очень по-своему («Серенада», «Примета», «Весна», «Март», «На весенних подмостках» и др.).

Уже в книге стихов «Крылом по земле» соединение сатирического и лирического начал проявилось отчетливо. Поэтика сборника строится на противостоянии двух тематических линий – города и деревни. Если городское, за редкими исключениями, окрашено в тона мрачные, драматичные, переходящие в трагические («Цветы на камне», «На дворе», «Дом печали», «Лавочка сластей» и др.), то деревенское подсвечено сказочным, фольклорным колоритом  («Девичья», «Клевер» и др.). И даже сюжеты драматические, трагические («Машенька», «Липа») звучат печально, но не безысходно.

К «сатириконовскому» периоду относятся и новаторские искания поэта области жанра и метрики стиха.

Горянский увлечен в эти годы созданием оригинальных жанровых симбиозов – «стихо-прозы» и «лиро-сатиры» (например, «Мои дураки», 1916).

Экспериментируя с ритмом, Горянский обновил стихосложение, обогатив его новыми интонациями, активно вводя элементы бытовой речи.

«Наиболее богата в ритмическом отношении, – писал он, – обыкновенная разговорная речь <…>. Прочь – ‟слезы и розы”!» [17]

В этом искания поэта близки экспериментами футуристов, прежде всего В. Маяковского. Влияние поэтов друг на друга было обоюдным. Сходство с В. Маяковским отчетливо просматривается в поэтическом решении тем города, власти золота (цикл «Концерт банкира», стихотворения «Точильщик», «Великая Ектения» и др.), а также в ритмической организации стиха (см. «Извещение о том, что было», «В путешествия», «Зачем разрешил?» и др.).

Поэзия Горянского – система многостилевая. С эстетикой авангарда поэта связывали не только уже упомянутые новации в области жанра и метрики, но и элементы поэтики экспрессионизма (например, «Молитва улицы»).

Другое стилевое течение лирики Горянского – фольклорное (образность, диалектизмы и пр.), перекликается с эстетикой «крестьянских поэтов» литературного общества «Страда» и имажинистов, прежде всего С.А. Есенина («Часовня», «Разлив», «Крутьки», «Машенька», «Перед Рождеством» и др.).

Итоговыми для Горянского стали написанные в эмиграции в 1940-е гг. октавы «Невская симфония» и роман в стихах «Парфандр и Глафира», которые были опубликованы после смерти поэта (Возрождение. 1956. №54, 55). В этих произведениях воплотилась острая ностальгия поэта по безвозвратно ушедшей Родине. Не случайно оба написаны классическим пушкинским стихом – символом «золотого века» русской литературы.

В поэтических образах «Невской симфонии» поэт силой воображения пытается воскресить дореволюционный Петербург.

А вот роман в стихах «Парфандр и Глафира» – произведение проблемное. Сквозь призму аллегорических образах главных героев, символизирующих Россию и интеллигенцию, и в самом сюжете: интеллигент-идеалист «девственный муж» Парфандр пытается спасти свою возлюбленную от «пожара», но терпит неудачу, – увидена поэтом историческая ситуация России начала ХХ в. Острая скорбь слышится в стихах Горянского: Россия, покорившись своему губителю – брутальному «брандмейстеру Гроссу», вызывающему однозначные ассоциации с большевистским комиссаром, – сделала свой роковой выбор.

Этот трагический исход русской истории Горянский предвидел еще в годы Октябрьской революции. Но тогда поэт еще надеялся чудо возрождения своей Родины. Так в стихотворении 1916 «Преображенная любовь»:


К твоим ногам падал я в униженьи,
   Молился тебе: прими и благослови.
   Вот наступил праздник Преображенья
   Неутоленной Любви.
   Безмерна, бездонна
   Преображенная моя любовь.
   Жизнь благосклонна
   Вновь.
   Божеству теплю свечи,
   Но исступленный к тебе мой крик.
   Твои – плечи!
   Твой – лик!
   Ничего мне не нужно,
   Я тебя оставить готов.
   Разве не с тобой дружно
   Сочетанье цветов?
   Снежной вершины митра,
   Горбатых радуг мосты –
   Твоя палитра,
   Всё – ты!
   Ты пьешь, а не уставший пахарь,
   Которому я воды из ключа принес,
   Тебе брошу на плаху,
   А не казненному, – белых роз.
   Жалят острия придорожных терний,
   Твою жестокость тая,
   Знамя восставшей черни –
   Одежда твоя.
   Тебя мне не надо,
   Всё равно без тебя ничего нет.
   Ты блеск пожаров, гул водопада,
   Лунный свет…
   Неподвижность, движенье,
   Пресмыканье страсти и взлет,
   К твоим ногам падал я в униженьи,
   Но вот Преображенье – вот!..


Здесь, как и в стихах А.А. Блока, Россия предстает неприступной и таинственной красавицей, а ее образ словно растворяется, преобразившись, в русской природе. Двойственный образ России – милый, прекрасный и страдальческий, но и жестокий безобразный – возникал и в других стихах Горянского периода эмиграции. Вот, например, хрестоматийные его строки:


Москва – блины, Москва – калач,
   На два вершка в аршине мене,
   Слеза вдовы, сиротский плач,
   Прикинутые на безмене.

     Церквей не счесть, а все грешна,
   Издревле обиход заплечный,
   Немилосердная мошна,
   Рассол с похмелья огуречный.

    Икона тяжкая в углу,
   И тут же всероссийский нищий,
   Простертый в страхе на полу,
   Купцовы ловит голенища.

                             (Москва, 1940-е)

Здесь поэт не только выражает свою любовь к России, свое  восхищение ею, но показывает и те внутренние пороки, которые привели к эсхатологическим событиям Революции 1917 г.

Итог творческой судьбы Горянского не менее печален, чем жизненный: большая часть его поэтического наследия осталась неопубликованной (ИРЛИ, ГПБ, частный архив). И только современный российский читатель постепенно начинает открывать для себя этого очень неплохого поэта.


Примечания


1. Цит. по: Ипатова (Полозкова) С.А.  Горянский // Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги:  В 3 т. Т. 1. М., 2005.  С. 549.

2. Спиридонова  (Евстигнеева) Л.А. Горянский // Русские писатели ХХ века. Биографический словарь. М., 2000. С. 207.

3. Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути. М., 2000. С. 193;

см. также: Зозуля Е. Сатириконовцы. Воспоминания. az.lib.ru/z/zozulja_e_d/text_1939_satyrikontzy.shtml

4. Цит. по: Спиридонова (Евстигнеева) Л.А. Горянский. С. 207.

5. Неонародники – социалисты-революционеры (эсеры). Партия возникла в конце 1901 – начале 1902 г. в результате слияния нескольких народнических организаций. Создавая новую партию, ее руководители ставили задачу обновления народнической идеологии в условиях новой исторической ситуации бурного развития капитализма в России.

6. См.: Театр и искусство. 1917. № 41.

7. Об этом см.: Ипатова (Полозкова) С.А. Горянский. С. 551.

8. См.: Красная колокольня. 1918. 4 авг.

9. Зозуля Е. Сатириконовцы. Воспоминания.

10. Цит. по: Спиридонова (Евстигнеева) Л.А. Русская сатирическая литература начала XX в. М., 1977. С. 251.

11. Любимов Л. На чужбине. Ташкент, 1965. С. 204.

12. Квантришвили Г. «Парижский вестник». Прогитлеровский орган на русском языке. www.q-iber. livejournal.com/54571.html

13. Источником этой «жесткой» версии называют Л. Любимова (см. указ. соч.).

14. См.: Русские новости. 1966. № 1116. 4 нояб. Об этом см. также: Евстигнеева Л. // Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 1. М., 1992.  С. 658.

15. Евтушенко Е. www.peoples.ru/art/literature/poetry/contemporary/ valentin_goryanskyi

16. Журнал журналов. 1916. № 6.

17. Цит. по: Ипатова (Полозкова) С.А.  Горянский. С. 551.