Произведения Ф. Д. Крюкова и «Тихий Дон»: опыт сравнения ( По материалам книги М. Т. Мезенцева «Судьба романов»*)



Ниже мы хотим дать читателю возможность сравнить наши результаты с многолетними наблюдениями и поисками донского литературоведа, неутомимого исследователя творчества Крюкова, одним из первых в современной России открыто поднявший свой голос против плагиата Шолохова – Марата Тимофеевича Мезенцева. Его исследование – «Судьба романов», результат многолетней работы, вышла в издательстве P. S. пресс в 1998 году уже после его кончины.

Работая с текстами Ф. Д. Крюкова, Марат Тимофеевич сделал одно важное наблюдение, характерное для его творчества – многократное использование в своих произведениях одних и и тех же или близких слов, выражений, образов, сценок и т. д. Сравнивая тексты произведений Крюкова и «Тихого Дона», Мезенцев выявил сотни близких, похожих, либо совпадающих лексических и образных фрагментов текста, чем сделал весомую заявку на доказательство принадлежности исходного, авторского текста «Тихого Дона» именно Крюкову. Этой своей работой Марат Тимофеевич первым в нашей стране попытался обосновать и доказать не только факт шолоховского плагиата, но и решить положительную задачу – поиска действительного автора казачьей эпопеи.

«Была в творчестве Ф. Д. Крюкова одна особенность, которая обнаруживается только в том случае, если исследователь читает все его произведения сразу. Чтение его очерков, рассказов, повестей по мере их публикации не позволяло понять очевидную творческую манеру, потому что далеко не каждый способен длительное время держать в памяти мелкие детали и эпизоды, вспоминать, где они были опубликованы ранее.

Творческая особенность Ф. Д. Крюкова заключалась в том, что очень многие детали – сравнения, метафоры, образные слова и выражения, короткие эпизоды (здесь и далее выделено нами – А. М., С. М.), явившиеся подлинными находками большого мастера слова, использовались им неоднократно в нескольких произведениях. Чаще всего находка появлялась в очерке, затем обнаруживалась в рассказе, перекочевывала в повесть.

Несколько примеров дадут возможность понять такую творческую особенность.

Один из героев повести Ф. Д. Крюкова «В глубине» рассказывает:

«Не стану скрывать: взяткой пользовался... один-единственный раз в жизни, писарем еще был в полку: жидок-подрядчик положил тайком рублишко в карман... ну, сознаюсь – воспользовался»

Тот же мотив повторяется в рассказе «Тишь». Полицейский Мордальон откровенничает в кругу своих прихлебателей:

«– Деньгами за всю жизнь попользовался только одним рублишком... от жида... И то – когда еще писарем был в полку – дело военное».

Следующий пример. Отрывок из очерка «С мест»:

«Но что-то мне в душе говорило, что в подозрительном доме Шавкиной непременно хранятся спиртные и горячие напитки, и я вновь внезапно вернулся назад, решив заглянуть подозримой Лукерье Шавкиной под юбку, – и что же? В вышеупомянутом потайном складе, действительно, оказалось четыре сотки и две... красноголовки вина».

Мотив вновь повторяется в рассказе «Тишь».

«При обыске у Кабанихи, державшей тайный шинок, когда совсем было собрались уходить ни с чем, ни одной сороковки не найдя ни в сундуке, ни под полом, ни на потолке, – Ардальону Степановичу пришла вдруг в голову блестящая мысль – пошарить рукой под юбкой у Кабанихи, – и мерзавчики, и полубутылки оказались тут как тут. Девять штук».

Следующий пример. Инспектор спрашивает ученика:

«– Ну-ка, ты, молодчик, скажи мне, кто у вас хуторский атаман.

– Хуторский? Матвей Леноха.

– К-как? Что такое?»

Мотив повторяется в следующем произведении:

«– А кто твой хуторский атаман? – задает генерал вопрос одному мальчугану...

– Да, кто, – Ермошка Топчигрязь.

– Ка-ак?

– Топчигрязь...

– Это что такое?»

Тот же мотив отмечается и еще в одном произведении Ф. Д. Крюкова [«В глубине»]. На экзамене в сельской школе инспектор спрашивает ученика:

«– А кто у вас поселковый атаман?..

– Да, кто? Трушка Рябенький.

– Что-о? Это о своем ближайшем начальнике так выражаться?»

Особенно много кочующих элементов среди метких слов и выражений. Часто любил Ф. Д. Крюков сравнивать различные предметы с турецкими ятаганами. Например, усы мужчины, листья кукурузы. Такие сравнения встречаются в рассказах «Спутники» (1911, № 6, с. 69, 99), «О. Нелид» (1913, № 12, с. 19), «В глубине» (1913, № 4, с. 185) и мн. др. В трех произведениях возникает образ ударяющего в колотушку ночного сторожа. («О. Нелид», «Из дневника учителя Васюхина», «Казачка»).

Такая особенность обнаруживается в произведениях Ф. Д. Крюкова очень часто, позволяя говорить о важнейшей отличительной черте его творчества. Она может явиться самостоятельным разделом при изучении психологии труда писателя вообще. В нашем исследовании выявленная особенность позволяет использовать ее как метод текстологического анализа. Полезно ввести понятие «индивидуальный событийный, лексико-фразеологический авторский конвой».

В рамках нашего исследования понятие «индивидуальный событийный, лексико-фразеологический конвой» обозначает набор отдельных эпизодов, лексических средств, образных сравнений, фразеологических оборотов, которые сопровождают, «конвоируют» автора в двух или нескольких произведениях. Их конкретное проявление было продемонстрировано выше. Наблюдение логично ведет к важному выводу. Обладая банком сведений о лексико-фразеологических особенностях творчества какого-либо автора, мы получаем возможность при их многократном и бесспорном повторении в другом произведении идентифицировать его принадлежность одному автору»*.

Не задаваясь здесь целью подробно анализировать результаты поиска и особенности подхода к проблеме М. Т. Мезенцева, мы собрали наиболее характерные отрывки и фрагменты, выбранные из его книги «Судьба романов», чтобы читатель, проведя самостоятельно сравнение текстов Крюкова и «Тихого Дона» в полном объеме (а не по случайно и недобросовестно выхваченным кускам, как обычно проделывали «шолоховеды», критики его работ) и мог оценить обоснованность выводов М. Т. Мезенцева.

М. Мезенцев. Индивидуальный событийный,
лексико-фразеологический авторский конвой
в произведенийх Крюкова и в «Тихом Доне»**

Ф. Д. КРЮКОВ

«ТИХИЙ ДОН»

1. Сцены из казачьей жизни

На площади у церковной ограды, базар... большой круг беседующих... В центре площади... бородатый старик.			На площади у церковной ограды кучился народ... В кругу махал руками седенький старичок.
в чистой горенке... Я принялся рассматривать фотографии... висевшие над столом, покрытым вязанной ска-тертью... На фотографиях были все больше группы бравых воинов... с чубами, взбитыми кверху... обнаженные шашки.			В горнице стол, клеенка с генералом Скобелевым... Сбоку, на стене – ... фотографии. Группа казаков – чубатые головы, выпяченные груди с часовыми цепками, оголенные клинки палашей.
Перед выходом в полк получил сторублевое пособие на коня. Позвали Костика в станичное правление и объявили: 9-го сентября быть на сборном пункте, в слободе Михайловке.			В декабре Григория с сидельцем вызвали в Вешенскую, в станичное правление. Получил сто рублей на коня и извещение, что на второй день рождества выезжать в слободу Маньково на сборный пункт.
Вереница красных вагонов с лошадьми трогается медленно и осторожно... Кучка казаков на платформе еще торгуется минуты две-три из-за подсолнуховых семечек... бежит вслед за поездом, нагоняет его и уцепившись за подножки, некоторое время путешествует на весу... потом благополучно исчезает в чреве вагона.				Долго баюкалась в красных вагонах дремотная тишина... Поезд уже тронулся, а в вагон все прыгали казаки.
– У нас теперь девки яичницу варят... Троица. – Раздражает меня этот сукин сын, – сказал с добродушной злобой Никашка, кивая головой на Андрея: – все хнычет. То насчет покоса... как там, дескать, покос без него... То насчет бабы... Скучает, мерзавец, а она там, небось... гм... да, жалмерка.	– Теперя дома блины трескают, масленая... – Я, братушки, ноне во сне видел, будто косим мы с батей сено в лугу, а миру кругом высыпало, как ромашки за гумнами, – говорил сияя ласковыми телячьими глазами, смирный Прохор Зыков. – Косим мы это, трава так и полегает... Ажник дух во мне играет!.. – Жена теперича скажет: Что-то мой Миколушка делает? – Ого-го-го! Она, брат, небось со свекром в голопузики играет.
Приехали, произвели обыск, все перерыли в сундуках. – Вы чего, по крайней мере ищите? – спросил, наконец Семка. – Книг и прокламаций. –...Я неграмотный.	Обыск начался. Лица казаков выражали разнородные чувства: одни хмурились, недоумевая, другие испуганно поглядывали на офицеров, рывшихся в скудных казачьих пожитках, третьи посмеивались. Молодцеватый урядник, разведчик, спросил: – Да вы скажите, что ищите?.. У одного лишь казака передового взвода нашли в кармане шинели скомканный листок воззвания. – Читал?.. – Помилуйте, ваше благородие! Да я почти что неграмотый.
Ему даже помогли взобраться на стол.		– Помоги ему влезть-то, чиво стоишь.
Хохот толпы казаков «перебросился лающим эхом за речку Прорву, заросшую тальником. И в речке Прорве турчат, звенят водяные обитатели... в бурной воде речки Прорвы отзывается ей робко и таинственно тихо: Ку-у Ку-у. Один раз на провеснях, поехали было, да лошадей утопили в Дону, пришлось вернуться. Мужичек этот... по осени пропил все, что мог, в пьяном виде утопил лошадь.					В полуверсте от хутора, с левой стороны Дона, есть прорва. Около прорвы из супесного берега бьют ключи. держатся сазаны, прибиваясь к близкому от прорвы дряму. < Река Прорва, которая находилась в Усть-Медведицком округе, превращается в «прорву» – М. М. >
...вша нас засыпала!.. Кормили мы их одинаково; рубаху бывалочка, сымешь, расстелешь на землю, как потянешь по ней фляжкой али орудийным стаканом – раз кровяная сделается. Расстелешь на полу, где есть пол гладкий, да черной бутылкой и ведешь по овчине.				Сымите, говорю, одежку, расстелите на твердом месте, и бутылкой их... Гляжу: катает по рубахе бутылку зеленого стекла

2. Отношения казака и казачки...

Он делает вид, что хочет наехать на нее, – молодая, костлявая лошадка подбирает шею, шарахается. – Пусти, Никиша... Тут, ведь, народы всякие есть... За мной сто глаз... свекор тут прошел давеча. Диверь там... Узнают – беда.	Аксинья сошла со стежки, норовя обойти коня. Григорий повернул его боком, загородил дорогу. – Пусти, Гришка! ...Григорий, улыбаясь, горячил коня: тот, переступая, теснил Аксинью к яру. – Пусти, дьявол, вон люди! Увидют, что подумают?.. Круто повернув, наезжая на Аксинью разгоряченной лошадью... – Пусти! – крикнула Аксинья.
– Пусти... Пусти, тебе говорят, а то зашумлю.	– Пусти. – Помалкивай. – Пусти, а то зашумлю.
– Бьет, туды его милость... Она быстрым движением расстегнула и спустила рубаху с левого плеча. Голое молодое тело, свежее и крепкое, молочно-белое при лунном свете, небольшие упругие груди с темными сосками.	Аксинья злобно рванула ворот кофты. На вывалившихся розоватых, девически крепких грудях, вишнево-синие частые подтеки... – Бьет каждый день... Он видел невысокую холмистую молочно-желтую грудь и пониклый коричневый сосок.
Пора было уходить, а она не отпускала. Казалось, забыла всякий страх, осторожность, смеялась, обнимала его и говорила без умолку. – А не боишься, Самоха придет, – спросил он.		Аксинья со вздохом целует Григория... и снова гладит и разбирает спутанный Гришкин чуб... Григорий молчит. Ему хочется спать. Он с трудом раздирает липнущие веки: – Придет муж – небось бросишь меня? Побоишься?
Показалось смеющееся лицо, повязанное белой косынкой. – Я через окно.	Из-под накинутого на голову платка смеются славные, задорные глаза... – А я в окно.

3. Характерные персонажи

Если что приносили ему тайком, осторожно, глубокой ночью – он долго колебался... Раз десяток переспрашивал: – Да гляди, не краденное ли? Потом, перекрестившись, все таки брал и тщательно прятал. Брал хлебом... пухом, пером... При нужде не прочь был выручить человека, давал взаймы и деньгами, и товаром. За выручку брал росту по пяти рублей на сотню в месяц, купить аршина два ситца на занавеску – гостинец дочке, выданной замуж.			...скупал и продавал краденное Начал скупать по хуторам щетину и пух. В смуглый кулачок крепко зажал он хутор... Что ни двор – то вексель у Сергея Платоновича: зелененькая с оранжевым позументом бумажка – за косилку, за набранную дочери справу.
Был раньше, до службы, Чичеров всегда предметом невинной потехи и веселого зубоскальства за свою простоватость, а теперь вдруг вырос... в глазах всех, стал значительным, говорил авторитетно, и слушали его с почтительным вниманием... И как прежде бывало, не только взрослые, но и дети смеялись и потешались над ним. Даже те приятели, которых он поил своей водкой, откровенно издевались, слушая как он говорил о расположении к нему командира и о своих будущих ефрейторских галунах.			На службу пошел Синилиным, а вернулся Брехом... водилась за ним с малых лет... придурь, а со службы пришел – и пошло колесом, под гору. С первого же дня, как только вернулся, начал рассказывать диковинные истории про службу свою при царском дворе... Ошалелые слушатели сначала верили, разинув рты, принимали на совесть, а потом открылось, что враль Авдеич... Над ним смеялись в открытую.
Сидели в мастерской у слесаря Памфилыча, кроме самого хозяина, Рябоконев, Терпуг и однорукий Грач... Приходили посидеть, поболтать, перекинуться в картишки. Сын Памфилыча прислал ему около сотни интереснейших книжек... Около этих книжек теснилась... большая и пестрая группа любителей чтения... Спорили подолгу. Ссорились, ожесточались.	Вечером у косой Лукешки в половине Штокмана собирался разный люд: приходил Христоня, с мельницы Валет в накинутом на плечи замасленном пиджаке, скалозуб Давыдка... машинист Котляров Иван Алексеевич... Резались сначала в подкидного дурака, потом как-то незаметно подсунул Штокман книжонку Некрасова». О прочитанном шли разговоры, споры. Машинист Иван Алексеевич... спорил ожесточенно.
И спрятав конверт за пазуху, пошел бродить по всей станице, переполненный счастьем, гордостью и желанием излить избыток ликующего чувства перед всем миром. На улице он останавливался с каждым встречным... – Сын патрет прислал... – Очень приятно... А то во всей станице один и остался хорунжий.	сграбастал оба письма, ходил с ними по хутору, ловил грамотных и заставлял читать, – нет, не для себя, а радостью поздней хвастал старик перед всем хутором. – Ага! Вишь, как Гришка-то мой?... Первый крест изо всего хутора имеет.
...хорошо жили, скотины помногу водили... А сечас в нищету происходим... Земля не даст плода своего: много посеют, мало возьмут... Все восстанут, по всей земле мятеж пройдет... Сын на отца, брат на брата... – Давно живешь на свете, бабушка? – Восемьдесят шестой.	...бабка моя (ей в те годы за сто перевалило)... гутарит: В старину не так-то народ жил – крепко жил, по правилам, и никаких на него не было напастей. А ты, чадунюшка, доживешь до такой поры-времени... будет мор на людях, глад и восстанет брат на брата и сын на отца... И голод будет. Мои вон спротив этих годов в половину хлеба сеют.
Она так привыкла думать о нем, как о маленьком... точно на этих еще днях подсаживала его на лошадь и смеялась над его растопыренными маленькими ножонками на отвислом животе старой кобылы.		– Год от рождения тебе сравнялся... вынес я тебя на баз... и посадил верхом на коня. А ты, сукин сын, цап его за гриву ручонками!
некрасивая тихая девушка... – Еврейка... Пить – единственное слово выговаривали запекшиеся уста умирающих в тифозном огне... Помню на одной ночевке, когда мне досталось лечь в дверях... сестра Ольшвангер подошла ко мне и стала уговаривать взять ее шубу... – Право же, у меня шаль теплая, мне шуба совсем ни к чему...		Она была немного ниже его ростом... полна ...тугой полнотой, присущей ...здоровым девушкам, немного... даже некрасива. – Еврейка? – Дай мне пить... Тиф у меня? – Тиф. Я прошу тебя... Послушай, будь осторожен! Ты сделаешь это ради меня? Да? Я оставлю тебе лишнюю пару шерстяных чулок. Не простудись, старайся не промочить ног.
Старик Козьма Федосеевич поднес на блюде хлеб, – генерал истово перекрестился, поцеловал хлеб и передал его адъютанту... Потом генерал подошел к шеренге стариков и не сказал, а воскликнул... – Здорово, станичники! И станичники не очень дружно, но громко и старательно прокричали: – Здравия желаем, ваше превосходительство.		Генерал Сидорин через его голову бегло оглядел толпу, звучно произнес: – Здравствуйте, господа старики! – Здравия желаем, ваше превосходительство! – вразброд загомонили хуторяне. Генерал милостиво принял хлеб-соль из рук Пантелея Прокофьевича, сказал «спасибо» и передал блюдо адъютанту.
Было немало свар в семьях из-за этих денег: старики требовали, чтобы деньги шли в семью, а бабы норовили припрятать их особо... Но Марина умела ладить с снохами, они отдавали ей деньги, а она отделяла частичку им – на наряды сверх обычной сметы.		– Ну, а деньги, как? – Что – деньги? – Дарья удивленно приподняла брови. – Деньги, спрашиваю, куда денешь? – А это уж мое дело, куда захочу, туда и дену! – Ты в семье живешь, наш хлеб ешь. Дарья отозвала Ильиничну в горенку, сунула ей в рукав две бумажки по двадцать рублей.

4. Отдельные характерные эпизоды и детали

в таком виде... Генерал раздраженно ткнул пальцем в чирики и фантастический мундир старика... – Сукины дети.	и зловеще поманил пальцем. – Ты что же это, сукин сын?... В каком у тебя виде штаны.
Полицейский надвинулся на Терпуга и, когда он подался на крылец, взял было его за локоть. – Ты чего?	На крыльце, дыша в лицо Григорию шепотом спросил: – Ты куда?... Курчавый левой рукой держал за локоть Григория.
На солнце блестит его белое тело, резко отделяясь от загара шеи и рук.	...белое тело с ровно подрезанной полосой загара на шее.
– Какой губернии? – Московской. – Фабричный? – Так точно, фабричный. Землячек черен лицом... – Ранен? – Никак нет, ноги проморозил... ноги мокрые, сапоги – во - о.	– Откуда уроженец?... – Москвич я. – Рабочий? – Угу... – Ты что это, товарищ, все морщишься? – Сапоги трут, ссохлись. Ночью в секрете был, промочил ноги.
Голос становился похожим на дребезжащее шуршание детской самодельной повозочки, которую он, Семен, смастерил весной Яшутке. Вот он, милый Яша, бежит – шлепают босые ножки по твердому солонцу улицы, скрипит-гремит сзади повозочка.		смастерил Мишатке ветряную мельницу... дочери искусно сделал крохотную коляску с вращающимися колесами.

5. Отдельные характерные обороты и выражения

нехай подсохнет, тогда сам обомнется! ... Ведь это не сало. Это не сало, помял – оно отстало. Это не сало: помял, она отстала, – отвечал он.	Третий распялил на вытянутых руках снятую с красноармейца теплушку, сказал: – Обкровнили левый бок... липнет к рукам... – Обомнется, это не сало, – спокойно сказал хрипатый.
Как бондарский конь под обручами Как бондарский конь под обручами	Расходилась, как бондарский конь
Из себя вот какая, – просто как дынька. – А бабешка ничего, значит, была? – Просто как дынька. баба была: прямо дыня! Баба-то какая... просто дыня.	Баба сладкая, как арбуз.
В упор человека не видишь	Я тебя... в упор не вижу Они в упор тебя не видют
Мое слово – олово Мое, – говорит, – слово – олово	Слово – олово
Ели сытно, помногу.	Ели ...сытно и много.
Была не была – повидалась	Ну, была не была – повидалася
Режь – кровь не потекет Режь – кровь не текет	Режь – кровь не потекет
Шацкие – ребята хватские, семеро одного не боятся Телушку огурцом резали Огурцом все телушку режем	Ты, Игнат, какой губернии? – Шацкий. – А-а-а... шацкие – ребята хватские: в драке семеро на одного не боятся лезть. Это не в вашей деревне... телушку огурцом зарезали?
Она говорила студенту сначала «вы», а потом перешла незаметно на «ты».	Петр Мелехов в разговоре с Фоминым «униженно и подобострастно улыбался, но с «вы» незаметно перешел на «ты».
Кавалерист, у которого украли в поезде сапоги, убеждает попутчика, «вчистую» отпущенного из армии, продать ему свои: Ведь вам не так нужно... вы ведь вчистую? – Систую, – сказал... эстонец.	Он... говорил мягко, сглаживая шипящие, вместо «ц» произнося «с»: «селый полк», «месяс» выходило у него
Сбитая набекрень папаха лишь чудом держалась на голове	Белая папаха чудом держалась на его затылке
Зимним бытом – чудесно. Зимним бытом особенно. Зимним бытом, небось, кто и волчий тулуп напялил.	Зимним бытом... поел да на печь.

6. Сопоставление фрагментов

Она кажется недалекой, но по своему хитра, физически красива.		Очень уж убогий у нее умственный пожиток, в остальном она любого научит... Пустая... недалекая девка.
нервный румянец на щеках... Она довольно умна,... но хитрость ее прозрачна и нервна.		С каждым днем она становится нетерпимей. С нею был вчера нервный припадок.
Она вульгарна, зла... Она высока, тонка, очень красива, даже картинно красива... Она сознает свою силу.		Когда она успела так разложиться... Она дьявольски хороша. Она гордится совершенством форм своего тела.
– Тогда нам надо расстаться.		Расстались с Елизаветой.
в гости идти не хочется... на бал – вчера был и попал случайно к медичкам-клиницисткам.		Она медичка второго курса.
Охота мне вдариться с ними, с этими ... со всеми министрами там... Крикнул бы им: ну, выходи на чистое поле, чья возьмет?	Я бы этих верховодов свел один на один и сказал: Вот вам, господин Ленин, вахмистр, – учитесь у него владеть оружием. А вам, господин Краснов, стыдно не уметь. И пускай бы, как Давид с Голиафом, бились: чей верх.
Мы работали в поле: отец, мать и я. Мне было 15 лет. Ехать домой за провиантом было надо. Мать говорит: Нехай Дунька едет. Лошадь у нас была хорошая, смирная. – Нет, – отец говорит, – она надо у мине... – Езжай сама... А у самого на уме дурное было. Мать поехала, а мы остались с отцом двое, легли спать вместе. Он мине на руку положил, чево раньше не было никогда... А в ту зиму он уже стал приставать ко мне настояще...			Аксинью выдали за Степана семнадцати лет... За год до выдачи осенью пахали они в степи, верст за восемь от хутора. Ночью отец ее, пятидесятилетний старик, связал ей треногой руки и изнасиловал.
а сказать боюсь, он говорит: – Убью, если услышу чево скажешь... Я тебе платье куплю, какое хочешь... все равно убью.		– Убью, ежели пикнешь слово, а будешь помалкивать, – справлю плюшевую кофту и гетры... Так и помни: убью, ежели что.
Я пошел от станции по дороге, солнце было так в дуб вышины, как у нас говорят: без часов, по-здешнему, часов 5 вечера.			Неяркое солнце стало в полдуба.
Видел солдат австрийских... Газеты правильно описывают, что они в гетрах ходят. Об одном из них: Стали предлагать покурить. На словах не понимает, смотрит быстро. Указали на табак, словом, кисет, сейчас и рассмеялся и засуетился, достал трубку и закурили с Иваном Рыжковым.		Пленник растерянно улыбнулся, засуетился... благодарно ему улыбаясь, закивал головой... пошарил в карманах, оглядывая казаков, достал кожаный кисет и залопотал что-то, жестами предлагая покурить... Трубчатый табак ударил в голову.

Мы не ставили перед собой в настоящей работе дать обстоятельный разбор исследования Марата Тимофеевича Мезенцева, его методологии и выводов. Однако любому непредвзятому читателю по ознакомлении с вышеприведенными отрывками становится ясным одно важное обстоятельство – и произведения Ф. Д. Крюкова, и «авторская» часть «Тихого Дона» относятся к одному и тому же пласту русской литературы, они появились на одной и той же культурной и литературной почве, чего, конечно, нельзя сказать, например, о «Донских рассказах», «Поднятой целине» с одной стороны и «Тихом Доне» – с другой. Даже сам М. А. Шолохов после выхода в свет «Тихого Дона» говорил, что его собственная ранняя проба пера не может идти ни в какое сравнение с тем, что он опубликовал спустя лишь два года под названием «Тихий Дон».

Все потуги советских и постсоветских литературоведов-шолоховедов доказать «небывалость», исключительность творчества Шолохова не имеют по собой никаких оснований. Конечно, небольшая по объему работа М. Т. Мезенцева не может претендовать на окончательное решение вопросов, возникающих при изучении «шолоховского» наследия. Но если рассматривать его работу как пионерскую, как работу, в которой сделана попытка поставить принципиальные вопросы – высветить место, занимаемое «Тихим Доном» в русской литературе и указать на его преемственность по отношению к русской донской литературе начала XX века и прежде всего прееемственность по отношению ко всему творчеству признанного писателя предреволюционной поры Федора Дмитриевича Крюкова, то приходится признать, что поставленную задачу М. Т. Мезенцев выполнил.

Он реально осуществил научный прорыв: показал, что сравнение в самых разных плоскостях литературного творчества, от изображаемой фактуры, создаваемых художественных образов до языковых особенностей, неповторимой характерной народной лексики – все это указывает на близость либо полное совпадение характера творчества Федора Дмитриевича Крюкова и автора «Тихого Дона» и, следовательно, ставит Крюкова в первый ряд реальных претендентов на действительное авторства знаменитого романа.

9. Заключение

Среди споров и дискуссий вокруг М. А. Шолохова и опубликованного им романа как-то мало внимания было уделено одной из главных загадок «Тихого Дона». Обсуждался, в основном, вопрос – как создавалось это произведение. Но не менее важен другой вопрос – почему смог появиться этот роман в конце 20-х годов на советском литературном небосклоне, как оказался открытым в советских условиях путь произведению, по духу своему антибольшевистскому и антиреволюционному, путь, который последовательно вел и Шолохова, и его «Тихий Дон» на пьедестал советской литературной классики.

Массовое сознание и восприятие как правило ретроспективно, т. е. судит о прошлом с позиций и в понятиях сегодняшнего дня. Сегодня, когда роман уже давно стал общепризнанным и общеизвестным произведением, читателю трудно представить себе, что «Тихого Дона» могло бы «просто» не существовать в советской литературе – не дали бы дороги и все! Ведь «не существовали» же все эти первые десятилетия в Советской России Бунин и Мережковский, Ключевский и Костомаров и многие, многие другие... Поэтому-то, возможно, исследователи мало задавались вопросом о том, что же толкнуло партийных идеологов и политиков 20-х годов не только «впустить» «Тихий Дон» в советскую литературную классику, но сделать его одним из ведущих произведений советской эпохи. И дело здесь, конечно, не в литературных его достоинствах. Прагматизм и «гибкость» партийных руководителей слишком хорошо известны – если бы возникла потребность у власти перевести роман в небытие, нашлись бы тут же свои Покровские и Авербахи, примеров тому – несчетно.

В заключение нашей работы мы хотели бы высказать одну гипотезу, касательно судьбы «Тихого Дона». Отметим для начала хронологические вехи его создания и появления на свет. Первые страницы шолоховской рукописи обозначены временем разгара НЭПа, ноябрем 1925 г. Следующая хронологическая веха: август – октябрь 1927 г. Впервые в Москве в редакции «Роман-газеты» и журнала «Октябрь» появляется машинописный текст романа, и один из ведущих партийных руководителей советской литературы, А. С. Серафимович, предпринимает усилия для его публикации. В ускоренном темпе роман (первые шесть частей!) печатается (и продолжает писаться) весь 1928 г. и зиму 1929 г., когда вдруг публикация его обрывается в марте 1929 г. Интересно, что перерыв этот сам по себе не оказал заметного воздействия на положение его советского автора: М. А. Шолохов именно в это время прочно занимает свое положение общепризнанного «пролетарского» писателя. Перерыв простирается на 1929–1931 гг., годы первого этапа массовой коллективизации российской деревни. По его окончании и по завершении Шолоховым романа уже из новой колхозной жизни (в основу которого Шолоховым положена попавшая в его руки повесть донского писателя Константина Каргина «Бахчевник»*, написанная и посланная в печать весной 1930 г., но не опубликованная) в 1932 г. он возобновил публикацию завершающих частей «Тихого Дона».

Сначала несколько слов о значении романа для советского времени и советских читателей. Любовь к «Тихому Дону» среди самых широких слоев народа несомненна, поэтому сегодня можно часто услышать и от рядовых читателей, и даже от отдельных представителей интеллигенции и писательского корпуса, что, мол, нам все равно, кто написал, главное – то, что книга хорошая! За подобными сентенциями скрывается нечто весьма важное. Именно шолоховский «Тихий Дон» в том виде, в котором он предстал перед советскими читателями (адаптированный к советским реалиям, отредактированный и развернутый в «нужном» идейном направлении), сыграл заметную консолидирующую роль в советском обществе 20-х годов: в мировоззренческом плане он преодолевал разделение народа и общества на антагонистические «классы» и подводил черту под гражданской войной в России.

Все это позволяет по новому взглянуть на причину, вызвавшую начало работы Шолохова над романом. 1925 год был годом кардинального поворота политики власти по отношению к казачеству, который привел к восстановлению гражданских прав, снятию многих ограничений, допуску к службе в армии, амнистии... Политические решения по казачеству готовила комиссии ЦК ВКП(б) во главе с С. Сырцовым и на ее решение большое влияние оказало письмо Черткова, старого казака Константиновской ст., присланное на имя Сталина. Старик писал, что «...казаки до сих пор не могут решить – кто им советская власть – друг или враг? Казаки обижены за то, что они как бы разжалованы в простой пролетариат, который они величают именем «хамло»... Надо назначить на ответственные посты людей, знающих историю борьбы казачества с царизмом. Казачество любит старину и надо с помощью истории «двинуть вперед» их сознание... Культура – главное средство приобщения казачества к советской власти...» ** И как бы откликаясь на прозвучавший в письме старого казака призыв, в ноябре 1925 г. начинают лист за листом наполняться контуры романа о донских казаках, который самим своим появлением на свет в дальнейшем сыграл огромную роль в примирении новой власти и бывших ее самых упорных противников.

Если наша догадка о том, что поворот в политике власти по отношению к казакам и появление («написание» и публикация) казачьей эпопеи, действительно как-то связаны невидимой нитью между собой, то это должно означать следующее. Шолоховская работа над «Тихим Доном» не могла вестись без одобрения, санкции и поддержки на самом верху советского партийно-идеологического аппарата. С самого начала этой работе должен был быть дан зеленый свет, поддержка и прикрытие. Никогда бы ни Шолохов, ни Громославский по собственной инициативе не стали строить свои планы материального благополучия, основанного на литературном труде (творческом или компиляторском – не имеет здесь значения) с такой политически сомнительной направленностью как казачье отчаянное сопротивление большевистскому нашествию в годы гражданской войны. Роль Александра Серафимовича, приставленного от партии для наблюдения за литературой, в этом случае должна была быть решающей.

Другая хронологическая веха относится ко времени публикации первых частей романа (решение состоялось в октябре 1927 г.) и времени приостановки публикации в марте 1929 г. глав, описывающих решительное народное сопротивление большевистской власти на Дону. Бросается в глаза соответствие этих дат ряду важнейших событий политической борьбы того времени: именно в 1927 г. обострилась внутрипартийная борьба двух различных течений. Одно из них, которое связывают обычно с именем Сталина, постепенно вырабатывало курс политики на национально-государственную консолидацию, преодоление оставшегося революционного наследия и активное развитие страны под лозунгом «построения социализма в одной стране».

Другое политическое течение – «радикалы», тогдашняя партийная оппозиция, и прежде всего Л. Троцкий, было крепко связано с «мировой революцией», «европейским пролетариатом» и активно выступало против политики сталинского руководства, нацеленной на индустриализацию и коллективизацию. С этим же политическим течением была связана и наиболее оголтелая и радикальная часть советских писателей, объединившаяся в РАППе. Появление же «Тихого Дона», с одной стороны, давало иные идеологические и художественные ориентиры, а с другой – позволяло власти отмежеваться от некоторых крайностей и преступлений революционного прошлого и списать их на своих политических радикальных оппонентов – троцкистов.

Можно заметить, что начало публикации шолоховского романа каким-то странным образом совпадает с обострением политической борьбы с троцкистами и оппозицией: на октябрьском пленуме ЦК в 1927 г. из состава ЦК исключается Троцкий, а после троцкистской попытки провести демонстрацию 7 ноября 1927г. на Красной площади в Москве, Троцкий арестовывается и затем высылается из столицы в Алма-Ату. Весь 1928 г., в течение всего времени пребывания Троцкого в алма-атинской ссылке журнал «Октябрь» и А. Серафимович усиленно гонят и гонят в печать главы «Тихого Дона», стремясь возможно скорее добраться до описаний крайностей и перегибов партийной политики расказачивания, с которой так тесно был связан и Троцкий, и многие из близких ему людей. Трудно найти иные разумные объяснения тому факту, что власти разрешили публикацию столь сильных и ярких страниц, раскрывающих всю антинародную сущность большевистской политики в годы гражданской войны.

Но вот, в феврале 1929 г., в связи с непрекращавшейся подпольной деятельностью, направленной против партийного и политического руководства страны, Троцкий насильственно высылается за пределы СССР в Турцию. И сразу же, в марте 1929 г., прекращается печатание романа. Возможно, что с высылкой Троцкого в продолжении публикации романа уже отпала надобность, а в преддверии начавшейся политики коллективизации рассказ об успешном народном сопротивлении большевистской власти в России выглядел бы по меньшей мере неуместным.

Подводя итоги, можно сказать, что наблюдается какая-то внутренняя связь между ритмом создания и публикации шолоховского романа и ритмом внутриполитической и идеологической борьбы в партийном и государственном руководстве того времени. Возможно, что эта борьба между политикой национально-государственной консолидации Советской России и политикой «интернациональной» части постреволюционного руководства страны во второй половине 20-х – начале 30-х годов объясняется столь необычная судьба романа о казачьем сопротивлении большевикам. Интересно отметить, что приостановка печатания романа в 1929 г. не оказала заметного воздействия на положение новоиспеченного «классика» советской литературы, что лишний раз указывает на несамостоятельный характер литературной деятельности М. А. Шолохова. А когда политическая конъюктура позволила по завершении первой, наиболее острой фазы коллективизации крестьянства продолжить печатание книги – это и было осуществлено с высочайшего соизволения.

Главная работа исследователей – впереди!

В завершении работы, хотелось бы отметить, что окончательного решения вопроса авторства на сегодняшний день не существует. Многое сделано для раскрытия «загадок и тайн» «Тихого Дона» и главное – доказано существование самой проблемы. Регулярно возобновляемые попытки определенной части заинтересованных лиц закрыть вопрос любыми правдами и неправдами оказались бесплодными – современное здание «шолоховедения» не может уже стоять под воздействием множества неразрешимых противоречий, под грузом научного знания, накопленного за последние десятилетия упорным трудом многих исследователей. Но главные открытия еще впереди...

Попытаемся сформулировать основные вопросы обширной, сложной и разносторонней проблемы авторства романа «Тихий Дон», остающиеся невыясненными и требующие дальнейшей разработки и своего решения.

I. Научная биография М. А. Шолохова.

1. Критическое изучение всего корпуса биографических сведений о М. А. Шолохове, создание достоверной, документально подтвержденной на основании архивных материалов научной биографии писателя.

2. Изучение явления шолоховского мифа, образа писателя и его творчества, создававшихся в советском и постсоветском культурном пространстве, их эволюции, приемов и методов формирования и поддержания, основных направлений этой деятельности и круга связанных с ней заинтересованных лиц.

3. Разработка личного архива и семейной переписки Шолохова для уточнения и выяснений обстоятельств литературной и общественной деятельности.

II. Характерные особенности творчества.

1. Основы шолоховского мировоззрения:

• отношение к казачеству, революции и гражданской войне, к «красным» и «белым»;
• образ родины, России в целом, отношение к власти – прежней и новой;
• отношение к церкви и православию;
• отношение к интеллигенции, офицерам;
• отношение к русскому прошлому и культурной традиции.

2. Литературные приемы, особенности стиля, персонажи, соотношение достоверности, вымысла и политической ангажированности.

3. Лексика, фразеология, диалектизмы и жаргонизмы. Индивидуальные особенности и приемы использования.

III. Черновики и рукописи Шолохова.

1. Систематизация всего рукописного наследия.

2. Идентификация рукописных материалов, почерковедческая экспертиза и надежное установление принадлежности рукописных, эпистолярных и других материалов, приписываемых перу Шолохова.

3. Выяснение причин участия разных лиц в работе над рукописями «Тихого Дона» и места и роли самого Шолохова в этой работе.

4. Сравнительный анализ первоначального, промежуточного и окончательного рукописных текстов, выяснение динамики их стилистической и содержательной направленности.

5. Поиск материалов, подтверждающих наличие у Шолохова черновиков и дневниковых записей о событиях, погодных явлениях и прочего, начиная 1911 года, которые могли бы подтвердить участие Шолохова в создании казачьих глав первых частей романа.

6. Систематизация и выявление причин попадания в текст характерных ошибок и описок, которые можно условно объединить как «неверно или неточно прочитанные места в чужом, трудночитаемом рукописном тексте».

IV. Текстология «Тихого Дона».

1. Источниковедческая база «Тихого Дона», пути собирания и соединения материалов и возможные варианты их попадания в круг семьи Шолохова – Громославских. Определение доли письменных и устных источников легших в основание текста, их распределение в разных частях романа и соотношение этих материалов и художественного вымысла автора.

Проверка исторической достоверности упоминаемых в романе событий, персонажей, географической и природной фактуры. Установление прототипов, прообразов и выявление характера введения их в текст.

3. Авторская концепция в «Тихом Доне», его мировоззрение, отношение к основным проблемам и событиям донской и общероссийской жизни, их эволюция во времени.

4. Стилистика романа, ее динамика. Редакторская правка и вносимые ею искажения – исторические, художественные, языковые.

5. Символика в романе, скрытые связи художественного пространства.

6. Языковые особенности текста: частотный словарь, фразеология, диалектизмы и неологизмы, их характер и динамика.

7. Поиск авторского инварианта, индивидуальные особенности авторского стиля, мировоззрения, языка, художественных приемов.

V. Место романа в русской литературе.

1. Особенности изображения в «Тихом Доне» народной жизни до революции.

2. Германская война 1914-го года и революционный переворот.

3. Начало и развитие гражданской войны, пружины и действующие силы. Место автора «Тихого Дона» среди русских писателей, его современников.

VI. Русские писатели, связанные судьбою и творчеством с Доном и гражданской войной на Юге России.

Дореволюционные писатели:

1. Федор Крюков. Архив писателя, систематизация творческого наследия. Сравнительное изучение произведений. Издание 10-томного собрания сочинений, опубликованных при жизни.

2. Иван Родионов.

3. Петр Краснов.

4. Донские офицеры (Вениамин Попов, Василий Пузанов, Иван Филлипов и др.)

5. Донская интеллигенция (Роман Кумов, Павел Скачков, Вениамин Краснушкин).

Писатели советского времени:

6. Александр Серафимович.

7. Константин Каргин.

VII. Проблема авторства и ее значение сегодня.

1. Научная постановка вопроса. Значение для развития литературоведения, филологии, современной истории и других гуманитарных дисциплин в постсоветскую эпоху. Сложность и многоплановость, требующие соединения усилий исследователей разных научных дисциплин.

2. Нравственная постановка вопроса. Правдивое знание прошлого, уважение к его выдающимся представителям – основа прочности общества и его способности к развитию и прогрессу.

3. Социальная сторона проблемы. Истина – «единая и неделимая» для всех или «истина» группы, клана – для кажого – своя?

4. Национальная постановка вопроса. Значение ложных ценностей и кумиров для процесса разложения и деградации нации, общества и государства. Преодоление разрыва с прошлым, восстановление в общественном сознании преемственности нравственной, интеллектуальной и культурной традиции как условие преодоления национальной катастрофы русского народа ХХ века.

Из кн.: А.Г.Макаров, С.Э.Макарова. Вокруг “Тихого Дона”:
от мифотворчества к поиску истины. – М.: “Пробел”, 2000