А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

И. Н. Голенищев-Кутузов – центральная фигура русского литературного Белграда.

И. Н. Голенищев-Кутузов (1904, с. Наталино Саратовской губ. – 1969, Москва) оставил яркий след в культуре России, где он родился и умер, и своего второго отечества – Югославии, где возмужал, получил образование и где начала раскрываться его яркая одаренная личность. Он относился к числу тех ярких ученых, с которыми был лично знаком А. Г. Соколов.

В нашей стране вплоть до начала 1990-х гг. Илья Николаевич был известен как крупный специалист по западноевропейской литературе, исследователь европейского и славянского Возрождения переводчик и популяризатор сербского эпоса и югославянских литератур [1]. В последние десятилетия появилась возможность составить более полное представление о его многогранной личности. Систематическое изучение культуры русского зарубежья открыло его и как незаурядного поэта. По масштабу поэтического дарования, научной и творческой активности, умению объединить вокруг себя талантливых людей И. Н. Голенищев-Кутузов был одной из центральных фигур русского литературного Белграда 1920–1930-х гг.

Белград был одним из значительных центров русского рассеяния [2], многие известные русские писатели бывали и печатались в Белграде (К. Бальмонт, И. Бунин, А. Куприн и др.), однако никто из них не задержался здесь надолго. Литература «русского Белграда» примечательна тем, что она создавалась молодежью, возмужавшей вне России, творческая индивидуальность которой пробудилась и развивалась вдали от родины, вне стихии родного языка. Другой особенностью этой литературы является то, что творческая молодежь Белграда проявила себя главным образом на поэтическом поприще и в малых жанрах.
Судьба И. Н. Голенищева-Кутузова во многом характерна для молодого поколения русской эмиграции первой волны. Его творческая индивидуальность начала складываться вдали от родины. Отец Голенищева-Кутузова был офицером, сражался в белой армии и покинул Россию вместе с родителями в конце гражданской войны. Югославия была единственным государством, согласившимся принять и разместить на своей территории части белой армии [3]. Кроме того, эмигрантская пресса распространила информацию, что Королевство признает дореволюционные документы об образовании и выделяет для русской молодежи стипендии. Эти факты сыграли, очевидно, роль при выборе страны пребывания.

Семья Голенищевых-Кутузовых, совершив длинный путь из Крыма через Болгарию, прибыла в Югославию в 1920 г. В Белграде Илья Николаевич поступил в Первую русско-сербскую гимназию, которую закончил в 1921 г. [4], и поступил на философский факультет Белградского университета. Изучал сравнительное литературоведение, французский и сербский языки и литературу (1921–1925). Получив стипендию Министерства просвещения Франции, он несколько лет провел в Париже, обучаясь в аспирантуре Сорбонны (1929–1932), по окончании которой защитил докторскую диссертацию (1933) и вернулся на преподавательскую работу в Белградский университет. Во время Второй мировой войны, как и многие русские эмигранты, И. Н. Голенищев-Кутузов сражался в народно-освободительной армии Югославии [5], осенью 1944 г. участвовал в освобождении Белграда. В 1946 г. он принял советское подданство и начал готовиться к возвращению на родину, получив от проф. В. В. Виноградова (бывшего тогда деканом) приглашение работать на филологическом факультете Московского университета. Разрыв межгосударственных отношений СССР и Югославии в 1948–1953 гг. помешал реализовать это намерение, трагически отразившись на судьбе И. Н. Голенищева-Кутузова. Как и многие выходцы из России, он был обвинен в шпионаже в пользу СССР и репрессирован. После нескольких лет заключения, в 1954 г., его депортировали в Венгрию, и только 1955 он получил возможность возвратиться в Россию [6].

Тяга к поэтическому творчеству проснулась в И. Н. Голенищеве-Кутузове рано. Девятнадцатилетним юношей он стал одним из организаторов в среде русской университетской молодежи Белграда поэтического кружка «Гамаюн» (1923). С этим кружком (Ю. Бек-Софиев, А. Дураков, Г. Елачич и др.) связывается рождение русского «белградского поэтического круга». Поэзия молодых авторов была представлена в сборнике «Гамаюн – птица вещая» (Белград, 1924). Названия кружка и сборника указывают на избранные молодыми стихотворцами ориентиры: лирику А. Блока и преемственность с дореволюционным русским искусством слова. Эти черты характерны для молодой поэзии эмиграции в целом, для которой Блок после смерти стал одним из самых чтимых русских писателей.

Стихотворение «Гамаюн, птица вещая», давшее название белградскому литературному объединению и сборнику поэзии, было написано в 1899 г. на волне роста в русском искусстве апокалиптических мотивов. Вдохновленный картиной В. Васнецова, на которой изображена сказочная птица-вещунья с человеческим лицом, А. Блок написал стихотворение, потрясающее своим пророческим видением будущего России. Лирическому герою открывается ужасная картина приближающейся национальной катастрофы: «пожар», «казней ряд кровавых», «тиранов сила, гибель правых».

Катастрофичность мироощущения, особенно присутствовавшая у младших символистов, была близка целому поколению молодых эмигрантских поэтов, свидетелей крушения Российской империи, в том числе И. Н. Голенищеву-Кутузову. Его представления о символизме расширились и углубились во время пребывания в Европе. Во время учебы в Париже молодой ученый и поэт знакомится с литературной элитой эмиграции, участвует в поэтическом кружке «Перекресток», литературном обществе «Зеленая лампа», Союзе молодых писателей и поэтов (1925).

«Зеленая лампа» (Париж, 1927–1939), созданная по инициативе З. Гиппиус и Д. Мережковского, собирала цвет русской интеллигенции и играла видную роль в интеллектуальной жизни эмиграции. Ю. Терапиано – активный участник общества – вспоминал, что «новый человек, прежде чем бывал допущен на “воскресенья”, проходил тщательную проверку на «глубину», талантливость и оригинальность своих взглядов по общественным, религиозным и общечеловеческим вопросам» [7]. Как и некоторые другие творческие объединения, «Зеленая лампа» вела протоколы своих заседаний, что дает сегодня возможность представить широту обсуждаемых на них тем. В заседаниях участвовали И. А. Бунин, Б. К. Зайцев, М. А. Алданов, А. М. Ремизов, В. Ф. Ходасевич, Н. А. Бердяев, К. В. Мочульский и др. Сохранились свидетельства об участии в них и И. Н. Голенищева-Кутузова. Ему 12 мая 1932 г. было предоставлено право произнести вступительное слово на тему: «О старом и новом граде». В прениях выступили З. Гиппиус, Д. Мережковский, В. Варшавский, В. Поплавский и др.

И. Н. Голенищев-Кутузов, наряду с классикой, глубоко интересовался проблемами современного состояния русской литературы, как создаваемой в эмиграции (это отражено и в его лирике), так и в советской России. В Союзе молодых писателей и поэтов он участвовал в обсуждении книги Д. Мережковского «Атлантида», доклада В. Вейдле «О современном положении русской поэзии». В издательстве «Объединение поэтов и писателей» выступал по поводу доклада Б. Поплавского «Молодой эмигрантский человек против отцов и за разрыв культурных традиций». На заседании литературного объединения «Кочевье» он упомянут в числе обсуждавших доклад М. Слонима «Литература советской России в 1931 году».
Благодаря В. Ходасевичу (покровительствовавшему «Перекрестку»), И. Н. Голенищев-Кутузов стал одним из заметных молодых критиков «Возрождения». На страницах издания он часто выступал по широкому кругу вопросов литературы и культуры. Среди его публикаций статьи о 150-летнем юбилее «Недоросля» Фонвизина, творчестве Рабле и Гете, взаимовлиянии русской и европейской культур («Гоголь в Италии», «Мережковский и Запад»). Собственная поэзия Голенищева-Кутузова тоже начинает печататься в самых авторитетных эмигрантских журналах («Современные записки», «Русские записки» и др.) в одной рубрике с поэзией мэтров: З. Гиппиус, Д. Мережковского, М. Цветаевой.

Как и другие поэты «Перекрестка», Голенищев-Кутузов, ориентируясь на классическую традицию и опыт русского символизма, уделял особое внимание форме стиха. Утонченность стиля и изящество формы  поддерживались частью литераторов, считавших одной из важнейших задач сохранение богатства культуры и выразительности языка. Но другие представители литературы, в частности Г. Адамович, осуждали такую поэзию за искусственность, отсутствие «связи с жизнью и самостоятельности». Адамович отдавал предпочтение «простоте и обнаженной искренности», лирическому дневнику, свободному от ухищрений формы, противопоставляя «искреннюю», хотя и «беспомощную», поэзию Л. Червинской «безупречным» стихам Голенищева-Кутузова [8].
Возвратившись в Белград, Голенищев-Кутузов придает новый импульс здешней литературной жизни русских. Он много печатается в таких значительных периодических изданиях, как «Српски књижевни гласник», «Мисао», центральная газета «Политика» и др. Личное обаяние, глубокая эрудиция, приобретенный в Париже опыт помогли его создать новый поэтический кружок «Литературная среда», ставший самым представительным в истории «белградского поэтического круга». Его членами были поэты (Е. Таубер, Е. Кискевич), режиссеры (Ю. Л. Ракитин), драматурги, литературные критики (Ю. В. Офросимов, В. В. Хомницкий) и исследователи литературы (К. Ф. Тарановский) [9]. Свое имя поэтическое объединение получило, очевидно, в знак симпатии к Вяч. Иванову, весьма популярному среди русских белградцев, известный дореволюционный литературный салон которого «Башня» собирался по средам. Кружок опубликовал поэтический сборник «Литературная среда. 1» (Белград, 1934), куда вошли и стихи самого Голенищева-Кутузова.

Лирика поэта была опубликована уже после его отъезда из Парижа в сборнике под названием «Память» (1935). Это единственное отдельное издание стихов Голенищева-Кутузова, который продолжал активно печататься в эмигрантской периодике и во второй половине 1930-х гг. Сборник содержит более сорока стихотворений, ряд которых объединен в поэтические циклы («Далматинский цикл», «Рим», «Эдем», «Сад Люксембурга» и др.). Предисловие – «сердечное напутствие» – к сборнику написал Вяч. Иванов [10]. Он выделил связь поэта с русской классической традицией, прежде всего, с Лермонтовым. Из дореволюционных авторов, близких молодому автору, он отметил Н. Гумилева (чрезвычайно популярного у эмигрантов из-за мученической кончины) и связанного с Лермонтовым «глубокой и таинственной связью» [11].

Перекличка с Лермонтовым очевидна в стихотворении Голенищева-Кутузова, которому предпослан эпиграф: «Да, будет год, России черный год…»:

Сей год настал: о, горестный поэт,
   Твой взор проник во тьму грядущих лет,
   Твой стих пронзил мне сердце, как кинжал,
   Я тень твою в пустынях горних звал…
                 («Провал в Пятигорске»)

Уделяя большое внимание поддерживанию русской литературной традиции, автор в то же время чувствует потребность подчеркнуть оригинальность молодой поэзии эмиграции, в том числе своих друзей по Белграду. В стихотворении «Стансы», посвященной поэтессе Е. Таубер, он написал:

Нет, не повторный лад и не заемный клад
   В печальных звуках юношеских песен,
   Мы знаем – каждый век по-своему богат
   И каждый миг по-своему чудесен.

Голенищев-Кутузов вполне соответствовал тому типу писателя, который сформировался в эпоху символизма, писателя, который уже не мог обойтись без гуманитарной подготовки и должен был иметь университетское образование. Многие его стихи основаны на глубоких знаниях истории культуры. Приведем полностью сонет из цикла «Рим», посвященный Е. В. Аничкову [12], жившему и работавшему в межвоенные годы в Югославии с которым автора связывали дружеские отношения:

Ни да, ни нет. Один на грани двух времен.
   Уж посетила смерть апрельскую долину
   И голос Туллия померкнул. К Августину
   Склонился горный дух, бессмертием смущен.

Лаура вышняя не внемлет паладину,
   И лавры поразил стигийский древний сон.
   Где Капитолий, Рим, восторг и плеск племен?
   Все низвергается в беззвездную пучину.

Чрез сотни лет, один, на грани двух времен,
    Стою, охваченный сомненьями, как он.
    О Боже, истина и красота — одно ли?

Ни да, ни нет… И я ль в напевы претворю
   Стенанья скрытие? – Я жду в моей юдоли
   Триумфа Вечности. Предчувствую зарю.
                            («Петрарка»)

Интеллектуальная насыщенность поэзии Голенищева-Кутузова («Сады Гесперид», «Подражание «Песни песней», «Архангел Меридиана» и др.) дополняется характерными для символизма чертами. Им свойственны контрастность, игра света и тени, культ тайны, музыкальность, особый космический размах поэтического пространства, вобравшего «ледяную ночь», «Ясного Люцифера», «радугу планет», «музыкальный свет».

Если попытаться выделить в лирике И. Голенищева-Кутузова наиболее употребляемые слова, то это будут память, день, ночь, страсть, солнце, сон, звезды и многие другие, значимые для мифопоэтического мира символистов.

На Восток от солнца, на Запад от луны
   Мои блаженные бессмертные сны.
   Бессонный ветер мне дует в лицо
   Под плащом таю золотое кольцо
   Мерцает в нем древний лунный опал
   Свет его бледный – тысячи жал…
                  («На Восток от солнца, на Запад от луны»…)

Мотив памяти (основной в сборнике) объединяет стихотворения, посвященные судьбе России и ее изгнанникам. Он реализуется как размышления о перекличке времен, о душе поэта, во все времена раздираемой мучительными сомнениями, поисками абсолютной истины и совершенства. «Родовая стихия», родовая тоска в стихах И.Голенищева-Кутузова – особое эмоциональное состояние, осознание своей генетической связи с прошлым:

Не говори о страшном, о родном,
   Не возмущай мои тысячелетья,
   Еще болею повседневным сном,
   Которого не в силах одолеть я.
           («Не говори о страшном, о родном»…)

Образ России является важнейшей частью мотива памяти. Он возникает в поэзии белградского автора как отрывочное, неясное воспоминание, навеянное случайным предметом («веер, бабушек наследье из саратовской глуши»). Лирический герой  погружен в грустное раздумье об эмигрантской доле: «Я давно не ведаю услады. Дни изгнанья, чем вас помянуть?». Он охвачен тоской по родине («к чему иная мудрость, иных земель елей?»), ему снится «певучий сон о языке родном и богоданном».

В реализации образа России заметно присутствие блоковских интонаций. «Железный век», каким Блок считал век XIX, продолжается в веке ХХ, крайне суровом, выдержать давление которого человеку трудно:

И если встретили мы наш железный век
   Не царственно-ущербным — Morituri!
   И, пьяные тоской, у Вавилонских рек,
   Не прокляли сияние лазури,

Лишь потому, что есть всему конец,
   И времени, и смерти, и забвенью,
   Что за чертою тонкою мертвец
   Облечься должен плотью воскресенья.
                   («Стансы»)

Диалог с Блоком ведется при помощи «скифских» мотивов, связанных с размышлениями автора над историческим прошлым страны, в котором переплавилось и сложилось ее «евразийство». Стихотворение «В моих последних татарских…» развивает мотив смешения в крови русского человека славянской, татарской и скифской кровей. Стремление к утонченности и красоте вступает в конфликт с «темной кровью»,  возбуждаемой свистом Соловья-разбойника. Эту кровь в любую минуту может охватить «страсть воспаленной стихии». «Я больше не в силах скрыться // От страшного зова России»,- написал поэт в стихотворении 1938 г. [13] Эти строки стали пророческими для его собственной судьбы. Его путь на родину, как уже было отмечено выше, был связан с суровыми испытаниями.

Несмотря на явную близость лирики Голенищева-Кутузова символизму, безоговорочно относить его к представителям этого течения было бы неверно. Грань между символизмом и акмеизмом была достаточно тонкой и в дореволюционной поэзии, а у эмигрантской молодежи она зачастую едва заметна. Единственно, что можно утверждать со всех очевидностью, это то, что белградский поэт остался равнодушным к авангарду.

Много занимался И. Н. Голенищев-Кутузов и переводами. Он перевел на русский язык ряд произведений сербского эпоса и призывал к переводческой деятельности других русских поэтов. Вместе с Е. Таубер и А. Дураковым он составил и перевел «Антологию новой югославянской лирики» (Белград, 1933). В нее включены наиболее значительные представители эпохи модерна: Й. Дучич, М. Ракич, А. Уевич, О. Жупанчич и др. Голенищев-Кутузов перевел для этого издания загадочное и пронизанное чувственностью стихотворение «Эмина» А. Шантича. Авторы и произведения подбирались, исходя из убеждения, что «перевод есть повторное творчество, требующее полного слияния чужого со своим» [14].

Имя Голенищева-Кутузова, но уже как исследователя, встречаем среди авторов «Белградского Пушкинского сборника» (1937), редактором которого был Е. В. Аничков (1866–1937), бывший профессор Петербургского университета, ученый с мировым именем. В сборнике участвовали лучшие представители русской науки, заброшенные эмигрантской судьбой в разные страны. Это выдающийся философ С. Л. Франк, философ и историк И. И. Лапшин, филолог П. А. Бицилли, писатель В. Ходасевич. И. Н. Голенищев-Кутузов опубликовал в сборнике статью «Роза в поэзии Пушкина», проследив эволюцию этого образа у поэта. Если вспомнить, насколько важным был образ-символ розы для лирики символистов, и что он встречается в собственной поэзии Голенищева-Кутузова («…роза в голубых руках Архангела Меридиана»), то выбор темы исследования выглядит весьма закономерным.

И. Н. Голенищев-Кутузов среди поэтических дарований русского Белграда выделяется не только своей всесторонней активностью, но и тем, что именно с Сербией связана его судьба как поэта. После возвращения в Россию он посвятил себя в основном научной и переводческой деятельности. Часть его стихотворений была опубликована в нашей стране в 1995 г. в журнале «Октябрь», вместе с лирикой Е. Таубер, А. Дуракова, Л. Алексеевой-Девель и др. в «Антологии поэзии русского зарубежья».

Шешкен А. Г.

Примечания

[1] См. напр.: Голенищев-Кутузов И. Н. Итальянское Возрождение и славянские литературы XV–XVI вв. М., 1963.

[2] Русская диаспора в Югославии насчитывала по разным оценкам от 40000 до 70000 человек. Политическая и культурная активность русских беженцев была сосредоточена в столице королевства. Религиозным центром зарубежья был расположенный недалеко от Белграда город Сремски Карловцы, где действовала Русская Зарубежная православная церковь, возглавляемая митрополитом Киевским и Галицким Антонием (Храповицким).

[3] В Белграде расположился штаб царской армии под командованием генерала Врангеля. Данное обстоятельство определило социальный и политический состав этой части русской диаспоры: преобладание военных и монархистов.

[4] Издание, посвященное десятилетию гимназии, – «Первая русско-сербская гимназия в Белграде, 1920-30 гг.» (Белград, 1930) – содержит сведения о выпускниках, упоминая имя И. Н. Голенищева-Кутузова в числе учащихся первого выпуска. В этой же гимназии учился потомок Л. Н. Толстого ученый-славист академик Никита Ильич Толстой.

[5] Сражался в партизанском отряде и геройски погиб поэт Алексей Дураков.

[6] В СССР И. Н. Голенищев-Кутузов работал в ИМЛИ АН, преподавал на филологическом факультете  МГУ им. М. В. Ломоносова. Диссертация, защищенная в Сорбонне, была признана только как кандидатская, докторскую диссертацию защитил в 1960 г. Он один из авторов многотомной «Истории всемирной литературы», подготовленной АН СССР. О жизненном пути И. Н. Голенищева-Кутузова см. подр.: Голенищева-Кутузова И. В. Голенищев-Кутузов И. Н. // Писатели русского зарубежья (1918–1940): Справочник. Ч. 3. М., 1995.

[7] Терапиано Ю. Русская зарубежная поэзия.

[8] Чагин А. И. Два крыла русской поэзии. Статья вторая // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 2–3. С. 92.

[9] «Среды», как правило, были многолюдны и проходили при участии М. А. Погодина, Е. В. Аничкова, Р. В. Плетнева, А. Дуракова, Л. Алексевой-Девель и др.

[10] И. Н. Голенищев-Кутузов был лично знаком с Вяч. Ивановым, посещал его в Риме. Вяч. Иванов посвятил молодому поэту стихотворение «Земля». См. подр.: Ђурић О. Руска литературна Србиjа. 1920–1941 (писци, кружоци  и издања). Београд; Крагуjевац, 1990. С. 63–64.

[11] Голенищев-Кутузов И. Н. Память. Париж, 1935.

[12] Е. Аничкову было адресовано одно из ранних стихотворений Голенищева-Кутузова, опубликованное в сборнике «Гамаюн – птица вещая».

[13] Современные записки. П., 1938. № 42.

[14] Антология новой югославской лирики (Белград).