Леонтьев Константин Николаевич (13(25).01.1831 с. Кудиново, Калуж. губ. – 12(24).12.1891, Троице-Сергиева Лавра),
писатель, религиозный мыслитель, публицист

Отец Л., небогатый помещик, вышел в отставку в чине прапорщика (из гвардии был удален за участие в буйстве). На сына не имел никакого влияния: умер в 1839, когда Л. было около 8 лет. Мать, Феодосия Петровна, происходила из старинного дворянского рода Карабановых, известного с XV в.; воспитание получила в Екатерининском институте. Любимица вдовствующей императрицы Марии Федоровны, она мечтала вернуться в Петербург, но была выдана родителями замуж в 1812 г.

Влияние матери на Л. было огромным. От нее Л., по его собственным словам, получил «уроки патриотизма и монархического чувства, примеры строгого порядка, постоянного труда и утонченного вкуса в ежедневной жизни». Подготовкой Л. к поступлению в среднее учебное заведение занималась сама мать. В 1841 г. его определили в Смоленскую гимназию. В Смоленске он жил под присмотром дяди, В. П. Карабанова. После смерти дяди (1842) Л. забрали из гимназии, осень и зиму 1842 он провел в Петербурге, и в сентябре 1843 стал там кадетом в Дворянском полку. В октябре 1844 Л. уволен из полка по болезни и принят приходящим учеником в 3-й класс Калужской гимназии. Окончив гимназию, Л. поступил в Ярославский Демидовский лицей, откуда перевелся на медицинский факультет Московского университета.

В 1851 г. Л. написал комедию «Женитьба по любви», два действия которой отнес И. С. Тургеневу и получил лестный отзыв. Одновременно он начал работать над романом «Булавинский завод», который не окончил. Начало романа Тургенев оценил еще выше, чем «Женитьбу». К этому же времени относится единственный стихотворный опыт Л. – отрывок поэмы, написанный гекзаметром. Летом 1851 Тургенев отправил «Женитьбу» в «Отечественные записки», но цензура пьесу не пропустила.

Общение с Тургеневым имело большое значение для Л. Писатель ввел его в круг своих знакомых, сам имел с Л. длительные беседы, давал молодому автору советы. «И если не всему, то очень, очень многому в этом просветлении моей жизни был главной причиной Тургенев», – писал Л. В 1853 он гостил у Тургенева в Спасском и дал ему на прочтение новое произведение – повесть «Немцы», которая была напечатана в «Московских ведомостях» под названием «Благодарность».

Осенью 1852 г. Л. не смог сдать экзамены и остался на 3-м курсе университета на второй год. Занятия медциной соответствовали внутренним склонностям Л. Жажда точных, объективных данных способствовала формировнию его материалистических воззрений. Свои эстетические и натуралистические наклонности Л. совмещал с занятиями френологией. Он изучал Ф. И. Галля, Дж. Комба, «Символику человеческого образа» К. Г. Каруса. Сильное впечатление на него произвели исследования Р. Вирхова.

В 1854 г. группа студентов-медиков, в связи с начавшейся в июне 1854 Крымской кампанией, изъявила желание поступить на военную службу. В их числе был Л., который, не прослушав 5-го курса, получил степень лекаря и в июне 1854 определился в Белевский Егерский полк батальонным лекарем. Л. просил перевести его в Севастополь или Керчь, и в августе 1854 он был назначен младшим ординатором в Керчь-Еникальский военный госпиталь. Весной 1855 г. – в поисках «иной жизни, иной борьбы, не труда честного, а боевой опасности» – Л. перевелся в Донской казачий полк.

В ноябре 1855 Л. был прикомандирован к Феодосийскому военно-временному госпиталю и оставался военным врачом в Крыму до 1861 г.

По окончании военных действий Л. состоял сельским и домашним доктором в Нижегородском имении барона Д. Г. Розена, но затем оставил врачебную практику и посвятил себя дипломатической службе (1863–1873).

Л. был секретарем консульства на Крите, управляющим консульством в Адрианополе, вице-консулом в Тульче, консулом в Янине и Салониках.

Несмотря на удачно складывающуюся дипломатическую карьеру, Л. удаляется на Афон, где под руководством афонских старцев проводит около года (1871), и затем выходит в отставку.

С 1873 Л. жил в Кудинове, помещиком; время от времени удалялся в Николо-Угрешский монастырь. Исполнял обязанности помощника редактора в газете «Варшавский дневник». В 1881 г. Л. вновь поступил на службу – цензором в Московский цензурный комитет, а в 1887 окончательно вышел в отставку и поселился в Оптиной пустыни, сняв у монастыря в аренду отдельный дом.

Летом 1891 г. Л. с благословения старца о. Амвросия принял в Оптиной пустыни тайный постриг с именем Климента. В конце августа он перебрался в Сергиев Посад, поселился в Лаврской гостинице и занялся поисками дома для постоянного жительства, но заболел воспалением легких и скоропостижно скончался 12 ноября. Похоронили Л. недалеко от Троицкой Лавры, в Гефсиманском саду, на кладбище у церкви Черниговской Божией Матери.

* * *

Л. оставил большое творческое наследие. Интерес представляют повести и рассказы о жизни на Востоке, публиковавшиеся в основном в «Русском вестнике» М. Н. Каткова (отд. издание в трех томах вышло под названием «Из жизни христиан в Турции»; М., 1876). Особое место занимает статья биографического характера «Отец Климент Задергольм, иеромонах Оптиной пустыни». Издавал он небольшие по объему, но характерные для его миросозерцания брошюры: «Как надо понимать сближение с народом?», «Наши новые христиане – Ф. М. Достоевский и гр. Л. Н. Толстой», «Наша национальная политика как орудие всемирной революции». В 1912 г. отд. изданием вышла критическая статья Л. «О романах гр. Л. Толстого».

С 1912 г. начало выходить собрание сочинений Л., задуманное в 12 томах (вышло 9 томов, после чего печатание приостановили).

Большинство религиозно-философских статей Л. вошло в двухтомный сборник «Восток, Россия и Славянство» (М., 1885–1886).

Жизненный путь Л. складывался необычно. Блестящий стилист, утонченный эстет, интересующийся материалистическим учением, пережив духовный кризис, становится глубоко верующим человеком и вторую часть своей жизни проводит «около церковных стен».

Философские взгляды Л. формировались в контексте учения Н. Я. Данилевского о множестве «культурно-исторических типов» («Главным основанием служила мне книга Данилевского», – писал Л., имея в виду «Россию и Европу»), но он значительно дополнил его. Некоторое влияние оказали на Л. идеи Вл. Соловьева, но он решительно порвал с философом после доклада Соловьева (сделанного в Москве) «Об упадке средневекового миросозерцания», в котором Соловьев проповедовал прогресс в духе западной демократии. Можно говорить и о роли А. И. Герцена в формировании миросозерцания Л. Особенно отчетливо это влияние в оценке Л. мещанства (с сочинениями Герцена Л. не расставался на Афоне).

Л. интересовали законы созревания и гибели культур. Каждая культура, считал он, проходит три периода: «первоначальной простоты»; «цветущей сложности»; умирания (через «вторичное упрощение») в процессе «уравнительного смешения».

Период «цветущей сложности» характеризуется дифференциацией частей при интеграции и единстве целого. Это период социального неравенства, образования родовой аристократии, переходящей затем в культурную элиту. Период умирания характеризуется стремлением ко всеобщему равенству и демократизации. Происходит расцвет техники, но умирает искусство, пошлой становится жизнь. Воля к положительному творчеству ценностей сменяется волей к механическому использования работы. Все общество проникнуто жаждой удовольствий. (Указанное Л. различие между периодами было развито Шпенглером в его противопоставлении «культуры» и «цивилизации».)

Используя общие положения об этапах созревания культур, Л. исследует проблему взаимоотношений Европы и России. К началу XIX в. Европа завершила период «цветущей сложности» и вступила на путь «эгалитарного прогресса», что тождественно для Л. умиранию культуры, так как демократизация жизни и успех уравнительных идей являются, по его мнению, симптомами духовного разложения. Россия еще не достигла периода культурного расцвета, тем опаснее для нее влияние западных, «уравнительных» идей, которые могут погубить ее, прежде чем она сумеет найти себя.

Развивая точку зрения славянофилов, Л. расходится с ними в оценке западного влияния на Россию до конца XVIII в. (в период расцвета Европы) и положительно оценивает деятельность Петра I и Екатерины II.

В области религиозных идей Л. тоже отклонился от намеченного славянофилами пути. Ранние славянофилы предусматривали возвращение к допетровским традициям – Л. обращался к источнику православия, древней Византии, культуру которой высоко ценил и считал образцом для России, а византийское православие воспринимал как душу России.

Национализм, в том числе и русский, для Л. – вредная западная идея: единство православной культуры, по его мнению «выше славянского мяса». Сила нации в преданности определенным религиозно-культурным традициям.

Решительный противник идеи «земного рая», Л. потому и склонялся к византийскому идеалу, что считал его «сильнейшей антитезой идее всечеловечества в смысле земного равенства, земной всесвободы, земного вседовольства».

Демократия и социализм, выдвигающие идеалы, основанные на вере в «земной рай», на высокой оценке личности, на культе всеобщей пользы, враждебны его мировоззрению. «Земной рай», по Л., царство безбожия и пошлости. «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, – писал Л., – что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арабеллами, что Апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский и немецкий буржуа в безобразной комической одежде своей благодушествовал бы индивидуально и колективно на развалинах всего этого прошлого величия. <...> О, ненавистное равенство! О, подлое единообразие! О, треклятый прогресс!»

В своей ненависти к царству всеобщего мещанства Л. союзник Герцена – «разочарованный славянофил подает здесь руку разочарованному западнику».

«Мещанский» идеал прогресса Л. отвергает с точки зрения науки – как мечтательство под флагом мнимого реализма; порицает эстетически – за однообразие; развенчивает религиозно – как безбожную и высокомерную мечту о земном счастье вне Бога. «То, что эстетически воспринимал он как уродливый образ мещанства, – писал о Л. Н. Бердяев, – а натуралистически как процесс одряхления и смерти, то религиозно представало ему как предсказанный в Евангелии и Апокалипсисе конец».

Мировоззрение Л. характеризуется крайним пессимизмом в отношении всего земного. «Верно только одно, одно только несомненно, – писал он, – что все здешнее должно погибнуть». Тот строй, который явился в результате эгалитарного и эмансипированного прогресса XIX в., обязательно приведет ко всеобщей катастрофе или к постепенному «глубокому перерождению человеческих обществ на совершенно новых и совсем уже не либеральных, а крайне принудительных началах. Быть может, явится рабство в новой форме».

В конце жизни Л. утратил веру в то, что России суждено сказать свое, особое слово в истории мировых культур. Не оставляла его печальная мысль, что именно социализму будет принадлежать будущее: «Социализм теперь неотвратим, по крайней мере для некоторой части человечества <...>, но эти будущие победители устроят такую жизнь, что их порядки и законы будут несравненно стеснительнее наших, строже, принудительнее, даже страшнее <...>».

Соединяя в своем идейном творчестве два начала – религизное и эстетическое, Л. создал оригинальное учение, но признание пришло к нему только после смерти.