Публикация в 1955 г. повести «В родном городе» привлекла внимание критики к имени В. Некрасова. Так же как при обсуждении первого произведения ‒ «В окопах Сталинграда», мнения резко разделились: одни безоговорочно осуждали творческую манеру писателя, видя в ней отступление от норм социалистического реализма, другие, напротив, хвалили повесть, говоря, что именно многообразие советской литературы есть залог ее дальнейшего развития. Спор, выходя за рамки обсуждения частного литературного явления, перерастал в дискуссию о том, какой должна быть литература соцреализма, что допустимо и что недопустимо в произведениях советских писателей. И это не случайно. Повести Некрасова не укладывались в привычные для литературы тех лет нормы. И в первую очередь это касалось образа современного человека, создаваемого писателем.

Герои Некрасова ‒ обычные люди со своими слабостями и недостатками: они могут ошибаться в жизни и не каяться прилюдно в своих ошибках, они способны любить и изменять своей любви, они могут быть не слишком умны и не слишком озабочены мыслями о мировом счастье. Они живут своей личной жизнью и стараются делать хорошо то, что они делать умеют. Этот тип литературного героя, сложившийся уже в первых повестях Некрасова, можно кратко охарактеризовать словами из произведения писателя 1980-х гг. ‒ «Маленькой печальной повести»: «...они не вдавались в дебри философии. Борцами и строителями нового они тоже не были. ...Объединял и сближал их некий поиск своего пути. Пути, на котором, добившись чего-то, желательно было оставаться на высоте».

Для Некрасова человек, умеющий сохранить честность и порядочность, человек, стремящийся к максимальной самореализации, является таким же субъектом истории, как и знаменитый ученый или передовик социалистического труда. Поэтому писатель с таким вниманием вглядывается в жизнь простых солдат, в будничную жизнь города и живущих в нем обыкновенных людей.

Тип литературного героя Некрасова не нов, скорее можно говорить о его традиционности. Но традиции эти восходят не к классике советской литературы: произведениям Д. Фурманова, А. Фадеева, А. Серафимовича, – а к русской классической литературе XIX в. и западноевропейской XX в. Но, по мнению критиков, в условиях новой социалистической действительности, когда, как писала О. Штут «героизм стал... повседневным», «героическое существует в обыденном» [9: 239], персонажи повестей Некрасова, по словам Б. Соловьева, утрачивают типичные черты наших современников, из рядовых людей превращаются в несвойственных советской действительности «маленьких человечков» [5].

В основном подобного рода замечания адресовались образу главного героя. По мнению Н. Панова, Митясов – «малокультурный, неодухотворенный, не очень щепетильный в выборе друзей» человек, и то, что автор именно его делает борцом за справедливость, «смазывает» силу морального воздействия повести [4: 5]. Арк. Эльяшевич возмущается интеллектуальной ограниченностью Николая, умолкающего, когда заходит разговор о международном положении, не читавшего роман «Война и мир». «Зачем вообще нужны эти детали?» ‒ спрашивает он. И делает вывод: «у писателя неверное представление о рядовом советском человеке» [10: 176].

Критик подтверждает свою мысль указанием на аморализм поведения некоторых героев повести. Разбирая эпизод, когда Николай застает у бывшей жены своего друга Сергея, Арк. Эльяшевич пишет: «Нужно быть или прожженными, опустошенными циниками или бездушными автоматами для того, чтобы вести себя так, как ведут себя в этой сцене герои В. Некрасова» [10: 171]. В более мягком тоне высказывает свои упреки автору Э. Гусева, которая считает, что характер Митясова «смог бы приобрести черты борца», если бы ощутимее определились связи героя с общим делом народа. «Но писатель так и не ввел Митясова в главное русло жизни. Перемены в городе, которые наблюдает Николай, происходят без его участия, он не видит людей, трудом которых все оживает, не они вдохнули в его душу силы» [1: 176].

В статьях, посвященных повести «В родном городе», почти текстуально повторяются те замечания, которые звучали при обсуждении повести «В окопах Сталинграда». И так же, как в спорах 1940-х гг, особым предметом разговора становится позиция писателя. Все недостатки в обрисовке характеров героев повести рассматриваются как результат неверного в целом подхода автора к освещению действительности. Призыв критики, обращенный к Некрасову, можно обозначить одним словом: «Тенденциозности». В. Назаренко пишет: «Нельзя выбрать характерные черты без понимания характера, а понять нельзя, не имея определенной системы взглядов, мнения о жизни, тенденции, партийности. Объективизм не создает подлинно художественных ценностей» [3: 158]. Арк. Эльяшевич еще более категоричен: позиция «невмешательства», занятая автором по отношению к своим героям, «граничит с забвением важного долга художника не только отражать действительность, но и выносить ей приговор» [10: 171].

Однако при сопоставлении критических дискуссий 1940-х и 1950-х гг., развернувшихся вокруг повестей Некрасова, можно увидеть не только единство теоретических подходов к анализу литературного произведения разных критиков разных десятилетий, но и наметившиеся изменения в общей направленности критических статей. В этом плане показательно начало статьи Арк. Эльяшевича (1955), заявляющего, что произведение надо оценивать не только с идеологических позиций, нужно говорить и о художественном мастерстве писателя [10]. Инструментарий критики 1950-х гг. уже не мог быть ограничен набором идеологических штампов, с помощью которых и давалась оценка произведений. Теперь та или иная точка зрения требовала подтверждения анализом художественной формы. Критические разборы повести «В окопах Сталинграда» (как сторонников, так и противников ее) отличались декларативностью, отсутствием конкретного анализа текста. Данная тенденция сохраняется и в 1950-е гг. (статьи Э. Гусевой, Ю. Капусто, А. Тарасенкова; [1;. 2; 7; 8]), но в целом критика становится более конкретной, научно обоснованной и менее публицистичной. Общая оценка произведений зачастую еще базируется на старых, выработанных десятилетиями догматах социалистического реализма (таких, например, как представление об образе положительного героя, требование открыто выраженной авторской оценки изображаемого и т.п.), но наряду с этим присутствуют интересные и точные частные наблюдения над художественной манерой писателя (например, такое «соседство» встречается в работах В. Назаренко, Арк. Эльяшевича). Можно сказать, что состояние критики тех лет опосредованно отражает те изменения общественного сознания, которые подготовили эпоху 1960-х. Критика постепенно отходит от принципа «монологичности» ‒ она учится говорить со своим читателем, спорить с оппонентами, доказывая (а не диктуя) свою точку зрения.

Сложностью и противоречивостью данного момента в истории развития русской литературы и критики объясняется и тот факт, что обсуждение любого более или менее заметного явления искусства в конечном итоге приводило к разговору о том, какой должна быть советская литература, каковы пути ее дальнейшего развития, т.е. к постановке и поиску ответов на общетеоретические вопросы. Так разворачивалась полемика вокруг повести В. Некрасова «В родном городе», повестей В. Пановой «Сентиментальное путешествие», Гр. Бакланова «Пядь земли».

Литература

1. Гусева Э. Эмоциональный мир героя // Октябрь. 1956. № 11. С. 173‒181.
2. Капусто Ю. Рецензия на книгу В. Некрасова «В родном городе» // Литературная газета. 1955. 26 марта.
3. Назаренко В. Тенденция, стиль, своеобразие // Звезда. 1955. № 7. С. 151‒ 162.
4. Панов Н. Бескрылые люди // Литературная газета. 1955. 19 апр.
5. Соловьев Б. Историческое и повседневное // Нева. 1961. № 3. С. 187‒201.
6. Стебун В. Свет в хрустале // Советская Украина. 1959. № 10. С. 127‒142.
7. Тарасенков А. На тему дня // Знамя. 1955. № 7. С. 151‒164.
8. Тарасенков А. Сила утверждения. М., 1955. 420 с.
9. Штут О. Горестные заметки о «полемических заметках» // Вопросы литературы. 1961. № 7. С. 237‒240.
10. Эльяшевич А. Правда жизни и мастерство писателя // Звезда. 1955. № 12. С. 163‒177.