Историческое и художественное
в произведении М. Цетлина «Декабристы. Судьба одного поколения»
«Они ничего не разрушили и ничего не создали. Ценность того, что они сделали, заключается всецело в их легенде» (Алданов М. Памяти декабристов // «Мы дышали свободой»: Историки русского зарубежья о декабристах: Сб. М.: Формика, 2001. С. 27.) – это высказывание Марка Алданова о декабристах, прозвучавшее в докладе, прочитанном в в Сорбонне, может быть расценено как смысловой толчок для восприятия и художественного анализа произведения М. Цетлина «Декабристы. Судьба одного поколения» (1933). Главное заключается в слове «легенда», в его лексической неоднородности: это и осмысление и своеобразная сортировка многочисленных откликов ученых, общественных деятелей на свершившийся в истории России факт. Но легенда предполагает и высокий процент воображения, связанный и с идеологией, и с личностным настроем заинтересованных лиц. Один любопытный факт приводит Алданов, проанализировав парижские газеты за 1826 г., откликнувшиеся на восстание в России: «Газетные рассказы и слухи носили полуфантастический характер. Точно никто ничего не знал» (см. подр. об этом: «Мы дышали свободой»: Историки русского зарубежья о декабристах. С. 7–25).
Год спустя после восстания о нем знали мало, но знания увеличивались и множились в последующее время. Эмигрантские историки и политики не обходили декабристское движение своим вниманием. О нем писали, к примеру, П. Милюков, С. Мельгунов, В. Мякотин, А. Кизеветтер и др. В дореволюционной и советской России также неоднократно обращались к этому историческому событию.
В тематическом ракурсе данной статьи важно отметить то, что в этих исторических по заявленной сути трудах авторы нередко цитируют стихи, выдержки из личных, далеких от политики писем революционеров, исторических лиц, их современников. К примеру, С. Мельгунов в своей статье «Идеализм и реализм декабристов» (см.: Мельгунов С. Идеализм и реализм декабристов // «Мы дышали свободой». Историки русского зарубежья о декабристах. С. 53–71) цитирует Рылеева, Пушкина, Амари. Такое расширение внимания к действительным фактам свидетельствует о вероятности исследовательской интерпретации, так же как и в работах, посвященных анализу литературно-исторических сочинений.
«Декабристы» М. Цетлина, безусловно, историческое произведение, но в нем присутствуют и сугубо художественные элементы, являющиеся его частью, причем частью органической. Он отображает судьбу декабристов начиная с истоков – зарождения в их умах и сердцах революционных идей, пишет о мотивах, приведших их в тайное общество. Хронологически вписывает в исторический план само восстание. Особое идейно-композиционное пространство в произведении отведено изображению судьбы революционеров и их семей после разгрома восстания, каторги. Опираясь на исторический фундамент, автор вводит в повествование личностные мотивы. Он расширяет тематику изложения за счет художественного описания эпохи, ее политико-исторических и культурных примет. Главное в книге Цетлина – человеческий, нравственный ракурс при воспроизведении исторических событий и ситуаций, воплощающийся в произведении с помощью различных литературно-художественных приемов.
Об особенностях литературного труда Цетлин писал: «Легче достигает своей, более скромной цели не романист, а сознательно ограничивающий полет своей фантазии биограф, стремящийся только вчувствоваться в подлинную данную личность своего героя, осветить сухие документы, скорее воссоздать, а не сотворить» (Цетлин М. [Рецензия на романы С. Сергеева-Ценского и Ю. Тынянова] // Современные записки. 1929. № 38. С. 528).
В другой статье – «О 14 декабря» – он проясняет свое отношение к декабристскому движению и его участникам. «Те “люди двадцатых годов”, связанные общей борьбой и гибелью, которых мы называем декабристами, при всем разнообразии идей и характеров, социального положения и мотивов… являют некоторые общие черты. В них была не только идейная, но и психологическая общность. Были среди них энтузиасты... были и случайные люди… Большинство указывало как на мотивы своего участия в движении на либеральные политические идеи… За них нужно было бороться и приносить себя в жертву… Идеализм и есть то, что присуще всем декабристам и объединяет их всех… Декабристы шли на свой подвиг, движимые любовью к отечеству и свободе» (Цетлин М. [Рецензия на романы С. Сергеева-Ценского и Ю. Тынянова]. С. 128–129).
Такими представлениями об особенностях писательского творчества и идейно-нравственным восприятием декабрьского мятежа Цетлин руководствовался, освещая «сухие документы», при создании историко-художественного произведения.
Первая его часть посвящена Тайным обществам. Автор концентрирует повествование вокруг видных, исторически узнаваемых лиц, показывая становление их характеров, но рядом с ними он упоминает рядовых участников движения, по разным причинам вовлеченных в него. Это расширяет полотно изображения, причем скорее не в политическом, а в житейском, нравственно-психологическом плане. Исторические справки не изолированы от художественного повествования – они неотъемлемая его часть. Это заметно уже с первой фразы: «Сначала это было не очень опасно» (Цетлин М. Декабристы. Судьба одного поколения. Париж: Современные записки, 1933. С. 7; здесь и далее цит. по этому изданию, в скобках даются номера страниц). Так автор начинает реализовывать серьезную, исторически значимую тему об истоках зарождения в России революционного движения. Он пишет об изменившемся в войсках отношении к Александру I после Отечественной войны 1812 года.
Молодой семеновский офицер Якушкин с товарищем наблюдали церемонию встречи войск и видели Александра, ехавшего впереди. Торжественный момент был испорчен мужиком, перебежавшим улицу почти перед лошадью императора. Тот бросился за мужиком с обнаженной саблей. «Мы не верили собственным глазам и отвернулись, стыдясь за любимого нами Царя» (стр. 8). В эти воспоминания Якушкина вплетаются сентенции автора: «19–31 марта союзные войска вступили в Париж. Это был апогей русской славы и “народности” Александра» (стр. 9). Но «прекрасный и либеральный Александр... бывший в юности республиканцем… становился вождем европейской реакции» (стр. 7–8). Впечатление художественного изложения усиливают различные детали, например: золотая карета императрицы, славный рыжий конь красивого царя.
О создании революционных союзов, так как «идея Тайного общества носилась в воздухе» (стр. 9), Цетлин рассказывает с помощью описания подробностей биографий «просвещенных и благородных юношей» (стр. 10), делая упор на формировании их внутреннего мира, выработке идейных ценностей. Такой аспект проблематики – тяготение к обрисовке человека как личности на фоне изображения всех сложностей жизни – отражает один из ведущих принципов романного жанра. Сами обстоятельства этого неспокойного и напряженного для героев времени в восприятии автора показаны как среда, с которой они вступают в различные отношения – от умеренных до противоречивых и противоборствующих. Это также один из признаков романного повествования. Такие и многие другие приметы романа обнаруживают себя в структуре исторического произведения.
Начиная с «Союза спасения, или Истинных и верных сынов Отечества» Цетлин выводит на передний план Муравьевых-Апостолов. Обстоятельно передавая жизнь этого многочисленного семейства, писатель указывает на наиболее выдающиеся, с его точки зрения, черты характеров его членов. Об Александре Муравьеве, основателе общества, он пишет, что тот был «человеком твердой воли и сильного религиозного чувства» (стр. 11), но более глубоким называет Сергея Муравьева, унаследовавшего от отца патриотический дух, а от матери «религиозность, нравственную чуткость, способность возмущаться людской несправедливостью… все существо его было полно благородства и изящества» (стр. 15–17).
Другого выдающегося члена «Союза Спасения» Павла Пестеля писатель считает полной противоположностью С. Муравьева. «Казалось, что у него нет сердца, что им владеет только разум и логика» (стр. 17). Он относит его к «мечтателям, деспотам и честолюбцам» (стр. 18). Если Муравьев стал разделять республиканские идеи по велению сердца, то, полагает автор, революционность Пестеля «развивалась как доказательства теоремы» (стр. 20). В его политическом развитии, считает Цетлин, большую роль сыграло, возвращение Бурбонов на престол, сохранивших многое из революционных преобразований. Значит, рассуждал Пестель, в революциях есть не только зло. Изучая историю, авторов, пишущих о ней, будущий декабрист приходит к республиканским идеям.
Примерами ему служили Америка и Греция. «Представляя себе «живую картину всего счастья, которым Россия пользовалась бы при Республике», юный Пестель «входил в восхищение и, сказать можно, в восторг» (стр. 20; обозначенное цитирование автором не расшифровывается). Писатель упоминает о его увлечении масонством в ложе «Соединенных Друзей», которое, однако, не удовлетворило его. «Тайное Общество открыло перед ним иные возможности для работы на благо отечества, новые перспективы для его большого честолюбия» (стр. 21).
«Самой красочной фигурой» среди молодых военных Цетлин называет Лунина, о котором слагались забавные легенды. Некоторые из них автор вводит в повествование, выходя за рамки методичного описания биографии, расширяя тематический характеристический план воспоминаниями различных людей, его современников, называя их фамилии, или безымянных, прибегая к фразе «рассказывают, что». Но эта художественная вольность не ослабляет впечатления, напротив, помогает лучше понять характер и психологию Лунина, дуэлянта, «друга Марса, Вакха и Венеры», как не преминул процитировать Пушкина писатель.
Участвуя в неудачных для России походах, завершившихся Аустерлицем и Фридландом, Лунин вынашивал идею убить тирана Наполеона и даже представил военному командованию план – пробраться парламентером к императору и заколоть его кинжалом. Конечно, план его принят не был. «Вчувствуясь», по выражению автора, в личность Лунина, писатель нередко выступает как повествователь, рассказывая о различных случаях из жизни декабриста. К примеру, описание дуэли с А.Ф. Орловым воспринимается как полноценный эпизод в структуре произведения, что раздвигает рамки исторического труда.
После скитаний на Западе, сообщает Цетлин, Лунин возвращается домой, где его ждала «русская, трагическая судьба» (стр. 27). В революционный кружок «мечтателей и доктринеров» он внес «дух дерзости и отваги, высоких духовных запросов и невинных чудачеств. Лунин начинал карьеру свободы» (стр. 28).
Обрисовывая личные и духовные качества Муравьевых-Апостолов, Пестеля, Лунина, писатель сравнивает их, выявляя их индивидуальные черты и в то же время подчеркивая общее, что психологически объединило их как заговорщиков: желание справедливости, готовность борьбы за нее, стремление к свободе, как внутренней, так и в интересах отечества. Во всех начинаниях будущих декабристов – выработке Устава, идейных целей, идеологии на их имена ориентировались революционеры, соглашаясь или споря с ними. Они становятся активными членами тайных кружков, а в художественном отношении – действующими лицами литературного сочинения.
тот начальный пласт произведения можно расценить как изображение микросреды, в которой действуют значительные герои, но в совокупности с рядовыми ее представителями. Цетлин упоминает поэта Глинку, Бурцова, «не идеолога-революционера, а храброго офицера», которого волновала «слава отечества» (стр. 31), и других. Характеристику другим выдающимся декабристам автор дает, восстанавливая историю возникновения кружков-союзов («Союз Спасения, Союз Благоденствия»). Воспроизводя эти реалии, писатель расширяет тематику, описывая приметы времени – политические, культурные, интеллектуально-идеологические; углубляет проблематику, увеличивая ее круг, что также является показателем одной из граней романного жанра. Автор стремится показать многие факторы, повлиявшие на становление личностей декабристов, выявить психологическую основу как предпосылку, вырабатывающую их самосознание.