Анна Бражкина Сомнительность гения Отчимы и мачехи Григория Мелехова


Нобелевский «Тихий Дон» как результат усилий сотен авторов.

Анна Бражкина
историк литературы, критик

Мощь советского бренда питалась не столько индустриальными колоссами и ракетными парадами, сколько людьми — ребятами из глубинки, волей номенклатуры взлетавшими на вершины мировой славы. Самые среди них известные — Юрий Гагарин и Михаил Шолохов. Впрочем, позиционирование Гагарина как скромного парня, отличающегося от остальных парней всей земли только ослепительной улыбкой (ну, и первым визитом в космос), оказалось успешнее, чем раскрутка Шолохова как непостижимого гения. Интеллектоёмкое достижение, заявленное как коллективное, всегда выглядит правдоподобнее индивидуального.

СОМНИТЕЛЬНОСТЬ ГЕНИЯ

За 108 минут полёта Юру полюбил весь мир, и, кажется, нет страны, которая не удостоила бы его своей высшей награды. Любовь же мира к Шолохову, в 22 года написавшему половину грандиозного романа-эпопеи «Тихий Дон», была также поначалу самоотверженна — Жан Поль Сартр даже отказался от Нобелевки из-за того, что её своевременно не дали Ш.

Но если советские методы покорения космоса с их знаменитыми «шарашками» ни для кого не загадка, то утверждение об использовании тех же самых методов «коллективного труда под чутким руководством ВКП(б)» в отношении не менее величественного, чем ракета, «Тихого Дона» всё ещё оспаривается многими.

Первый полёт человека в космос подавался как достижение всего советского народа, и именно в этой «соборности» гремел героический пафос акции. С литературой же вышло иначе. Тут потребителям — читателям и исследователям — были навязаны именно уникальность таланта, личность творца и эксклюзивность «авторства».

И вот уже 75 лет учёные спорят — Ш. или не Ш. написал эту шокирующую сюрреалистическую хронику, где любовь, передвижения войск, братоубийства и молитвы даны то с точки зрения шагающего по пашне разумного грача, а то будто писаны на страшной стене огненными буквами ничьей рукой. Временами впадающий в примитивный юродствующий натурализм, временами выглядящий как заготовка к приговору Страшного суда, но всегда невыносимо подробный, как докладная разведчика или «телега» на конкурентов, «Тихий Дон», густо усыпанный языковыми находками, как халат паши полудрагоценными камнями, и вправду производит несколько пугающее архаическое впечатление «непрозрачности» и великости монструозного автора.

Сталин, только что окончательно прибравший страну к рукам, был сильно заинтригован первой частью романа, выпущенной редактором журнала «Октябрь» Александром Серафимовичем, покамест вождь инспектировал Сибирь в начале 1928. Это южнобарочное литературное сооружение понравилось грядущему отцу народов — размахом, тяжестью, высокомерием, юморком. В 1929 книга начинающего автора выходит в «Роман-газете» 300-тысячным тиражом, в этом же году друзья СССР выпускают ее на немецком, в 1930 — на испанском, французском, чешском, в 1931 — на китайском, в 1934 — на английском. Большая международная операция. Почти мировой успех.

Впрочем, сомнения в авторстве Ш. возникают сразу. И главной задачей ищущих «подлинного Автора» становится, конечно, реконструкция способа создания грандиозной книги — определение методов интеллектуальной мобилизации, которыми пользовался автор (или группа авторов) и которые позволили ему (им) достичь столь завидных результатов.

От десятилетия к десятилетию гипотезы об этих методах менялись весьма выразительно и коррелировали с переменами в духе времён. Интересно проследить по годам, как советское общественное сознание меняло своё представление о возможных способах мобилизации для достижения успеха.

КРИМИНАЛЬНОЕ ЧТИВО

Первая серия этого детектива развернулась в 20-е годы и представляла собой политически нейтральное криминальное чтиво о краже злодеем Ш. некой драгоценной рукописи, написанной другим человеком и представляющей всенародное достояние.

Первым высказал сомнения в авторстве Ш. ростовский критик Юрий Юзовский в местной газете «Молот» в 1929. Тему подхватили коллеги Ш. — московские писатели из литобъединения «Кузница» — Березовский, Никифоров, Гладков, Малышкин, Санников и прочие «людишки с сволочной душонкой», как в общем-то справедливо, хоть и грубовато, характеризует их в письме того времени сам Ш. Из-за поднятого ими шума тогда была организована комиссия под председательством сестры Ильича — Марии Ильиничны Ульяновой, решившая, что авторство Ш. неоспоримо, и пригрозившая клеветникам через газету «Правда» тюрьмой.

Современники утверждают, что по делу об авторстве «Тихого Дона» комиссии было представлено целых шесть претендентов, интересы которых отстаивали их ближайшие родственники. То есть не слишком ещё обломанный народ в самонадеянные 20-е полагал, что в принципе любой грамотный сообразительный человек может добиться успеха даже на плохо знакомом ему поприще, если только бросит безобразничать и хорошенько постарается. Метод интеллектуальной мобилизации предполагался самый натуральный — собрать волю к победе, примерно так же, как это происходит в бою.

Но — не склеилось. То ли воля недособралась, то ли противник вышел посильнее.

ГЕНИИ И БЕЗУМЦЫ

В следующие 30 лет являются ещё несколько претендентов на авторство шедевра. Однако вплоть до смерти Сталина эти претензии высказывают исключительно сумасшедшие, типа тех, которые выдают себя за наполеонов.

В 1932 году в Париже некий, по мнению многих, ненормальный донской есаул объявил себя настоящим Ш. Много позже по пьяной лавочке писатель Петров-Бирюк вспоминал, что в том же году к нему являлся странный человек с рукописью ТД.

В 1938-м был арестован, по слухам, при личном участии Ш., неоднократно до этого сходивший с ума Иван Еланкин из хутора Базки — ещё один претендент на авторство. Ш. пожаловался на Еланкина Сталину в 1938-м, и в этом же году бедолага помер в Казанской тюрьме.

Похоже, что выдающимся человеком общественное мнение тех лет могло признать только существо, обладающее сверхъестественными способностями — или гения, или сумасшедшего. Тут уместно упомянуть об участившихся в те годы симуляциях безумия, фиксируемых разными комиссиями. Интересно, что именно к этому же времени относятся сообщения о том, что родной папа Ш., умерший в 1925, тоже в свое время любил прикидываться сумасшедшим...

ЖЕРТВА И ПАЛАЧ — АВТОР И СОАВТОР

Но, как бы то ни было, всерьёз проблема авторства романа в то время не обсуждалась. Во время же «оттепели» и особенно после присуждения Ш. Нобелевки (1965) дискуссия в печати возобновилась. Тема безумия для общественного сознания 60-х всё еще актуальна (кстати, важной проблемой первого полёта человека в космос считался риск того, что космонавт может сойти с ума). Вспоминают о Еланкине. Правда, эту версию обсуждают только на Дону. Еланкина продвигает исследователь-энтузиаст Грибанов, автор ряда статей о прототипах романа.

С началом же гласности сотрудники музея-заповедника Ш. вводят имя Еланкина в «научный оборот». Однако в столицах о нём и слышать не хотят.

В середине же 60-х, в поисках «подлинного автора» донской краевед Моложавенко набредает на имя главного редактора белой казачьей газеты «Донская волна» Фёдора Крюкова, у которого, по свидетельству многих, был «заветный сундучок» с рукописями, да пропал в 1920-м. Крюков — далеко не безумец, а известный одарённый писатель (его высоко ставил Короленко) и весьма авторитетный когда-то на Дону человек. Но Ш. ещё жив и он — символ СССР. Моложавенко получает резкий окрик, и дискуссия глохнет.

Но возникает новый для нашего сюжета — политический — мотив к творчеству, мы встречаемся с представлениями об интеллектуальной продуктивности сознания, противостоящего власти. Этот мотив оппозиции исследователи разрабатывают до конца 80-х.

Проект «Тихий Дон» создавался при участии сотен посвящённых, которые, под влиянием новых методов исследования, всё глубже погружались в транс

В безвременье 70-х идею Моложавенко взялась проверить жена пушкиниста Томашевского — диссидентствующая литературовед Ирина Медведева-Томашевская — «женщина с жёстким мужским умом». Её поддерживает нобелевский лауреат Солженицын. Александру Исаевичу Дон не чужой — в Ростове-на-Дону писатель прожил с 6 до 23 лет; окончил местный университет. Книгу Томашевской «Стремя “Тихого Дона”» Солженицын издал после её смерти под псевдонимом и с собственным предисловием. В «Стремени» авторство Ш. категорически отрицалось и продвигалась идея авторства Крюкова. Солженицын комментировал факт присвоения романа, как историю о краже доносчиком и палачом, на совести которого немало загубленных жизней, наследия одной из самых благородных своих жертв.

На Дону «крюковскую версию» кроме Моложавенко разрабатывал въедливый журналист и учёный Марат Мезенцев. На сторону «солженицынцев» демонстративно встал Новочеркасский музей казачества: в середине 90-х все экспонаты, связанные с Шолоховым, там перевели из основной экспозиции в запасники, а 90-летие публикации «Тихого Дона» отметили открытием мемориального кабинета Фёдора Крюкова.

Справедливости ради стоит заметить, что именно главные профильные хранилища страны — музей-заповедник Ш. в станице Вешенской и Новочеркасский музей казачества — единственные из всех государственных заведений позволяли себе антишолоховские эскапады. Вообще к человеку - Ш. на его родном Дону всегда относились непросто — он действительно многое сделал для Вешек (спас нескольких человек от лагерей, пробивал средства для строительства соцобъектов, построил в станице аэродром и т.д.), но при этом станичники запомнили, как в 50-х он «играл» с ними «в Сталина», например, собирал их ночью и поил до упаду, а сам сидел трезвый и со злорадством наблюдал, как люди превращаются в свиней.

РОБОТЫ И ШОЛОХОВ

90-е — время кропотливых тектологических трудов нескольких исследователей. Романом занимаются Леонид Кацис, Рой Медведев, израильский текстолог Зеев Бар-Селла. Критики этого круга выработали версию об Авторе и соавторе «Тихого Дона», а также предложили «робот» искомого Автора (набор качеств, которым должен был обладать человек, способный написать такую книгу).

Благодаря работе текстологов претендентов на авторство всё прибавлялось, и конца этому видно не было. Ещё в 1989-м донской защитник Ш. Юрий Карташов в статье «Клевета» сообщал, что у него имеется список 14 идентифицированных «соавторов» «Тихого Дона» и ещё десятка два — «под подозрением».

Абсурдность вопроса об «альтернативном авторе» и «плагиате» продемонстрировал молодой профессор истфака Ростовского университета Андрей Венков. В книге («Тихий Дон: источниковедческая база и проблемы авторства», 2000) он проследил источники шолоховских текстов и доказал, что «авторов и соавторов» у Ш. — сотни и сотни. Среди основных источников художественных заимствований он выделяет кроме Крюкова Василия Пузанова, Романа Кумова, Вениамина Краснушкина, Константина Каргина, а также — Льва Толстого, Ивана Бунина, Антона Чехова. Основной же костяк романа, по мнению Венкова, позаимствован Шолоховым у донского писателя Филиппова. А исторический фон воссоздан по газетным и журнальным публикациям, дневниковым записям и путевым заметкам, письмам с фронта и не публиковавшимся штабным документам, собранным в редакционном портфеле «Донской волны». Венков называет метод работы над «Тихим Доном» «компоновкой» материала, подробно рассказывая и демонстирируя, как производилась эта компоновка из уже готовых иноавторских форм. Общую же стилистическую редактуру, сведение и «осовечивание» романа («сундучок»-то был белогвардейский) производил, по Венкову, творец «Железного потока» Серафимович.

И вот перед нами впервые брезжит тема победного коллективного авторства, сознательного сотрудничества в целях созданиях сверхмощного продукта. При этом предположительно некая мобильная творческая группа выступает если не гарантом, то возможным патроном неслыханного триумфа.

СЕМЕЙНЫЙ БИЗНЕС

В 90-х появляются весёлые и циничные работы, рассматривающие процесс создания «Тихого Дона» как форму семейного бизнеса.

Впервые подробно реконструируется личная жизнь Ш., говорить о которой он так не любил. Выясняется возможная роль его ближайших родственников в деле составления грандиозного полотна. Среди них обнаруживаются авантюрист и кляузник тесть, вороватый и юродствующий отец и несчастная, поруганная в юности, мать писателя. Рассказ о том, как эта милая «семейка Адамс» проворачивает авантюру с подделкой романа и отхватывает Нобелевку — любимая до сих пор байка российской прессы.

К обстоятельствам, способствующим интеллектуальной мобилизации, тут прибавляется целый набор новых методов и мотивов: кроме развития способности к сотрудничеству и планированию общего дела начинают играть свою роль семейные ценности, подразумевающие, прежде всего, рисковое доверие людей друг к другу, а также и поощряющие стремление к высокому социальному положению и материальному благополучию.

Эта версия кажется правдоподобной, однако не описывает важной вещи, а именно — каким образом эта затея преодолевает препоны всемогущего сталинского аппарата.

ПРОЕКТ ВЕКА

К решению вопроса приступают 2000-е, с новым интересом к истории тоталитаризма, с одной стороны, и к истории восприятия телесности — с другой. Два этих увлечения приводят к появлению новых персонажей: депрессирующий учитель Ш., для которого «Тихий Дон» — последняя возможность применить свою угасающую литературную потенцию, престарелая любовница Ш., коллеги-собутыльники и, наконец, сам владыка Империи Зла, подсевший на литературу ещё в юности и больше всего ценивший стиль экспрессивного кровавого письма, который так удавался группе наших авторов.

Проект «Тихий Дон» создавался когда-то всеми этими людьми под патронажем ОГПУ, на глазах и при участии сотен посвящённых, которые, под влиянием новых методов исследования, постепенно всё глубже погружались в транс личных воспоминаний и наполняя том по капле разноязыкими переживаниями и смыслами, сообщающими ему сокрушительную энергетику шедевра.

Описанием самого организованного ОГПУ процесса сбора, сортировки, обработки, стилизации, сведения мириадов байт информации в ходе проекта «Тихий Дон» обещает стать книга упоминавшегося Зеева Бар-Селлы «Литературный котлован». Правда, и так можно догадаться, что к перечисленным условиям, способствовавшим коллективной интеллекуальной мобилизации, добавлялся эффектный метод чекистской организации работы.

Как бы то ни было, роман состоялся. Состоится ли следующий?